История, значит, такая.

Мой дедушка знал одного ветерана, деда Ваню. Однажды они с мужиками и с этим дедом Ваней сидели, выпивали на 9 мая, отмечали праздник. И дед Ваня уже в солидном подпитии серьезно говорит: «Щас я расскажу вам, мужики, как я «помер» на войне». Рассказ от его лица.

Как хотите, верьте-не верьте, а расскажу, что видел. Был первый бой у меня, мне 19 тогда было. Пули свистят, головы поднять нельзя, а комбат кричит: «В атаку!» Кое-как вылез да бегу вслед за всеми. Бегу, ору что есть мочи: «Ура!», вроде и не так страшно, когда орёшь. Слева-справа наши падают... А мне уже вражий окоп видно. Я наддал в беге... и тут меня будто кто-то кулаком в грудь ткнул - коротко так, и сразу холодно стало в груди. Я упал, удивился: кто же меня ударил, немца рядом вроде не было. Тронул грудь - рука в крови. «Это, значит, ранило меня?» Я хотел вскочить - никак, руки-ноги не слушаются, только головой лежу и верчу во все стороны. Потом как-то перестал слышать (хотя вокруг всё и орало, и бухало), дышать трудно, глаза закрываются. Ну, думаю, полежу пока, если не помру - встану. И навроде как заснул.

Потом вдруг понял, что уже стою на ногах. Думаю: «Во, живой, слава Богу». Огляделся - уже тише, наши вдалеке где-то виднеются, значит, фрицев выбили из окопов и дальше погнали. Я давай наших догонять. А винтовка-то? Смотрю, рядом лежит наш какой-то, голова вся в крови. Ну, я его винтовку подобрал и бежать... И тут, мужики, вот верьте-не верьте... я бегу, а винтовки в руках нет. Хотя я же взял её. Ну, значит, я поспешил, вернулся, хвать, а винтовку-то я не могу взять. Я ещё, ещё раз хватаю - и не могу взять, как-то мимо рука проходит и всё. Ничего я не понял. Сел на землю и сижу, чего жду - непонятно.

Тут наших группа идёт, ведёт офицер, далеко идут, но вижу погоны лейтенантские (видеть я сразу стал как-то очень резко). Ищут живых, что ли. Я к ним бегу, ору: «Братцы!..» А они как не слышат. Я подбежал к ним, отдаю честь, говорю: «Товарищ лейтенант, а я живой, только раненый». А они, мужики... они, гады такие, проходят через меня. Я разозлился, давай догонять, за плечи их хватать. И опять рука вот как с винтовкой, только по воздуху проходит, а тронуть их не могу. И так, знаете, всего полсантиметра не хватает, чтоб дотронуться, и эти полсантиметра никак мне не одолеть. Я себя оглядел: да я тот же самый, только пригляделся - я и стою тоже как бы в полсантиметре над землей, то есть не так, как все. Такое одиночество я почуял... никогда так одинок не был. Ну и дошло, что это я помер, оказывается. Раз живые не замечают. А что надо делать, когда помер? Разве этому учат? Да я и комсомолец был, нас жить учили, а не умирать. Тут опять наши идут, уже сотнями, я им тоже немножко поорал, но потом отчаялся, эти тоже не видят, не слышат. Стало горько-горько мне. Я всех родных вспомнил: сестру Машу, батю, мать... И только подумал о матери, гляжу, а она вон стоит, все идут, а она стоит, на меня смотрит. Нестарая и какая-то, уж не знаю... светлая вся, как обрадованная. За мной она, что ли? Я ей говорю:

Мам, а... ты откуда здесь?

На тебя посмотреть, Ваня.

Я помер, что ли?

Нет, тебе ещё жениться.

Мы же хоронили тебя, как же ты... живая?

А она ничего не сказала, только глянула на меня так, дескать, что, сам же видишь, что живая. Потом она повернулась и пошла вслед за строем наших, я за ней, а её уже нет, как будто растворилась в этих шинелях наших. Я побрёл по полю. Смотрю - наша рота сидит, разговаривают, курят. Там и Колька, мой кореш. Молчал, молчал и говорит:

А Ваня где, живой или нет?

А один говорит Кольке:

Так его убило, вон он возле бугра лежит.

Зима 44-го. Поздний вечер.
Отделение целый день идёт по лесу. До города, куда идут солдаты, осталось километров 15-20.
Однако, ночь на носу. В лесу/поле ночевать не очень хочется. Дозор обнаружил на лесной поляне "ригу". Осмотрели - вроде, порядок. Заброшена, никем не используется. Комод принял решение ночевать в ней.

Поужинали не разводя огня(мало ли!), назначили наряд, легли спать. Наряд решили оставить внутри - снаружи заметен на снегу будет, а тут, если что, услышит, успеют приготовиться. Отбой...

Через какое-то время дежурный трясёт комода - командир, тут кто-то есть!
Не понял. Кто?! Где?!
Дежурный поясняет. Как только все улеглись, снаружи заскрипел снег. Будто кто-то идёт. В щёлку двери никого не видно. Потом стало слышно, что кто-то идёт вокруг сарая. Вот, послушай!...

Действительно, было слышно, как скрипит снег - будто идёт кто.
Вроде, один. Хм. Как пройдёт дверь, выскакиваем. Там - по обстоятельствам... Пошли!
Толкнув дверь, выскочили наружу, разбежались. Вокруг уже зимняя ночь. Тишина. Никого. Хм. Поискали следы - нету. Никаких.
Блин, пошел я спать. Если что опять,буди. Комод заснул.

Через какое-то время дежурный снова услышал скрип снега, будто кто-то идёт. Толкает командира - опять! Тот чертыхнулся, прислушался. Скрипит, собака! Надо решать кардинально - отделение, подъём!(почти шепотом). Солдаты мгновенно и молча проснулись, инстинктивно проверили . Комод убедился, что все в норме. К бою! Снаружи кто-то есть. По звуку - слева. Выходим, рассредотачиваемся, действуем по обстановке. Вперёд!

Отделение выскочило из сарая, рассыпалось, залегло. Ночь. Зима. Тишина. Никого. Шопипец! Обследовали всё поле - следов нет. Обследовали стены, крышу сарая - ничего.

Отделение собралось в сарае. Обсуждают. Тут кто-то говорит - снаружи звук шагов! Все замерли. Кто-то спокойно шагал вдоль стены сарая. Командир поднял руку - приготовиться! Шаги скрипели и скрипели. Дошли до двери. Кто-то дёрнул за ручку двери. Ещё раз. Потом дёрнул изо всех сил - было слышно, что ручка не выдержала,оторвалась. И тут же раздался жуткий грохот. Бойцы по команде рванули наружу...

Никого. В железной бочке возле дверей обнаружили оторванную ручку. И - никаких следов! До утра все сидели и ждали "гостя", не расставаясь с оружием. Но больше никто не пришёл.

С рассветом отделение выдвинулось. Завтракать решили"на месте", чтобы аппетит не портить)))

По приходу "на место" доложили "кому надо". Никаких следов, кроме оставленных солдатами, обнаружено не было. Да, дверная ручка валялась в бочке у двери. Да, вырвать её из двери непросто было, но это не относится к компетенции "органов".

Вот такая байка. Мне её рассказали двое из тех, кто там был - один из солдат и бывший комод. Почему мне запомнилась эта ? Потому что никого не испугала необычность ситуации. Парни просто взяли оружие и пошли посмотреть "по обстановке". Пипец, ничего не боялись! Вот же ж, было поколение! Преклоняюсь.

Тесно связанная с подсознанием, с глубинами человеческой психики, мистика преподносит порой такие сюрпризы, что волосы на голове встают дыбом. Было это и во время Великой Отечественной войны. Когда люди находились на волосок от гибели, они понимали: потребность в чуде имеет такую же природу, как воздух и вода, как хлеб и сама жизнь.


Медсестра санитарно-транспортного судна Елена Зайцева.

И чудеса вершились. Только вот доподлинно неизвестно, что лежало в их основе.

Когда время останавливается

Время – самая загадочная физическая величина. Его вектор однонаправлен, скорость, казалось бы, постоянна. А вот на войне...

Многие фронтовики, оставшиеся в живых после кровопролитных боев, с удивлением замечали, что их часы отстают. Медсестра Волжской военной флотилии Елена Яковлевна Зайцева, вывозившая раненых из Сталинграда, говорила о том, что когда их санитарно-транспортное судно попало под обстрел, часы всех медиков остановились. Никто ничего понять не мог.

“Академики Виктор Шкловский и Николай Кардашев высказали гипотезу о том, что была задержка в развитии Вселенной, которая составила около 50 миллиардов лет. Почему же не предположить, что в периоды таких глобальных потрясений как Вторая мировая война не нарушался привычный ход времени? Это абсолютно логично. Там, где гремят пушки, рвутся бомбы, меняется режим электромагнитного излучения, меняется и само время” .

Воевал после смерти

Анна Федоровна Гибайло (Нюхалова) родом с Бора. До войны работала на стекольном заводе, училась в техникуме физкультуры, преподавала в школе №113 города Горького, в сельскохозяйственном институте.

В сентябре 1941 года Анну Федоровну направили в спецшколу, а после ее окончания – на фронт. После выполнения задания вернулась в Горький, а в июне 1942 года в составе истребительного батальона под командованием Константина Котельникова перешла линию фронта и стала действовать в тылу врага на территории Ленинградской области. Когда выдавалось время, вела дневник.

“Сильный бой с танками и пехотой противника, – писала она 7 сентября. – Бой начался в 5 утра. Командир распорядился: Аня – на левый фланг, Маша – на правый, со мной были Виктор и Алексеев. Они за пулеметом в блиндаже, а я с автоматом в укрытии. Первую цепь скосили наши пулеметы, выросла вторая цепь немцев. Деревня вся пылала. Виктор ранен в ногу.

Переползла через поле, утащила его в лес, закидала ветками, он сообщил, что ранен Алексеев. Поползла обратно в деревню. Все штаны порвались, коленки в крови, выползла из овсяного поля, а немцы идут по дороге. Страшная картина – они раскачали и бросили человека в горящую баню, предполагаю, что это и был Алексеев”.

Казненного фашистами бойца схоронили местные жители. Однако немцы, узнав об этом, разрыли могилу и выбросили из нее обгоревший труп. Ночью какая-то добрая душа похоронила Алексеева во второй раз. И тут началось...

Спустя несколько дней из деревни Шумиловки шел отряд фрицев. Только поровнялись с кладбищем, грохнул взрыв, трое солдат остались лежать на земле, еще один был ранен. По непонятной причине сдетонировала граната. Пока немцы разбирались что к чему, один из них охнул, схватился за сердце и упал замертво. А был он рослый, молодой и совершенно здоровый.

Что это было – сердечный приступ или что-то иное? Жители маленькой деревушки, что на реке Шелонь, уверены: это была месть фашистам погибшего бойца. И как подтверждение тому, еще одна история. На кладбище рядом с могилой Алексеева в годы войны повесился полицай. Может, совесть замучила, может, с перепоя. А вот поди ж ты – не нашел другого места кроме этого.

Госпитальные истории

Елене Яковлевне Зайцевой пришлось поработать и в госпитале. А там наслушалась много самых разных историй.

Один из ее подопечных попал под артобстрел, ему оторвало ногу. Рассказывая об этом, он уверял, что какая-то неведомая сила перенесла его на несколько метров – туда, куда снаряды не доставали. На какую-то минуту боец потерял сознание. Очнулся от боли – трудно дышать, дурнота, казалось, проникала даже в кости. А над ним – белое облако, которое словно защищало раненого солдата от пуль и осколков. И он почему-то поверил, что выживет, что будет спасен.

Так и случилось. Вскоре к нему подползла медсестра. И только тогда стали слышны разрывы снарядов, снова запорхали железные бабочки смерти...

Другой пациент, командир батальона, был доставлен в госпиталь в крайне тяжелом состоянии. Он был очень слаб, во время операции у него остановилось сердце. Однако хирургу удалось вывести капитана из состояния клинической смерти. И постепенно он стал поправляться.

Комбат раньше был атеистом – члены партии в Бога не верят. А тут его словно подменили. По его словам, он во время операции почувствовал, что покидает свое тело, поднимается ввысь, видит людей в белых халатах, склонившихся над ним самим, плывет по каким-то темным коридорам к мерцающему вдали легкому светлячку, маленькому комочку света...

Он не чувствовал страха. Он просто ничего не успел осознать, когда в безглазицу непроглядной ночи ворвался свет, море света. Капитана охватил восторг и трепет перед чем-то неизъяснимым. Чей-то ласковый, до боли знакомый голос произнес:

– Возвращайся, у тебя еще много дел.

И, наконец, третья история. Военврач из Саратова получил пулевое ранение и потерял много крови. Ему срочно нужно было делать переливание, но крови его группы в лазарете не оказалось.

Рядом лежал еще неостывший труп – раненый скончался на операционном столе. И военврач сказал своему коллеге:

– Перелей мне его кровь.

Хирург покрутил пальцем у виска:

– Ты хочешь, чтобы было два трупа?

– Я уверен, что это поможет, – заявил военврач, проваливаясь в небытие.

Такого эксперимента нигде еще вроде бы не проводили. И он удался. Мертвенно-бледное лицо раненого порозовело, пульс восстановился, он открыл глаза. После выписки из горьковского госпиталя № 2793 саратовский военврач, фамилию которого Елена Яковлевна запамятовала, снова ушел на фронт.

А Зайцева уже после войны с удивлением узнала о том, что еще в 1930 году один из талантливейших в истории русской медицины хирургов Сергей Юдин впервые в мире перелил кровь умершего человека своему пациенту и помог ему поправиться. Этот эксперимент был на долгие годы засекречен, но как о нем мог узнать раненый военврач? Остается только гадать.

Предчувствие не обманывало

Мы умираем поодиночке. Никто не знает заранее, когда это случится. Но в самой кровавой в истории человечества бойне, унесшей десятки миллионов жизней, в смертной сшибке добра и зла, многие чувствовали свою и чужую погибель. И это – не случайно: война обостряет чувства.

Федор и Николай Соловьевы (слева направо) перед отправкой на фронт. Октябрь 1941 года.

Федор и Николай Соловьевы ушли на фронт из Ветлуги. Пути их во время войны несколько раз пересекались. Лейтенант Федор Соловьев был убит в 45-м в Прибалтике. Вот что писал родным о его гибели старший брат 5 апреля того же года:

“Когда я был в их части, мне рассказывали бойцы и офицеры, Федор был верным товарищем. Один его друг, старшина роты, плакал, когда узнал о его смерти. Он рассказал, что накануне они разговаривали, и Федор признался, что едва ли этот бой пройдет благополучно, чувствует сердце что-то недоброе” .

Таких примеров – тысячи. Политрук 328-го стрелкового полка Александр Тюшев (после войны он работал в Горьковском облвоенкомате) вспоминал, что 21 ноября 1941 года какая-то неведомая сила заставила его покинуть командный пункт полка. И спустя несколько минут КП накрыл фугас. В результате прямого попадания все, кто там находились, погибли.

Вечером Александр Иванович писал своим близким: “Наши блиндажи такие снаряды не выдерживают... Убиты 6 человек, среди них командир Звонарев, санинструктор Аня и другие. Я мог быть среди них”.

Фронтовые байки

Гвардии сержант Федор Ларин до войны работал учителем в Чернухинском районе Горьковской области. Он знал с первых дней: его не убьют, он вернется домой, но в одном из боев получит ранение. Так и случилось.

Земляк Ларина старший сержант Василий Краснов после ранения возвращался в свою дивизию. Поймал попутку, которая везла снаряды. Но внезапно Василия охватило странное беспокойство. Он остановил машину и пошел пешком. Беспокойство отпустило. Через несколько минут полуторка напоролась на мину. Раздался оглушительный взрыв. От машины, по сути дела, ничего не осталось.

А вот рассказ бывшего директора Гагинской средней школы, фронтовика Александра Ивановича Полякова. В годы войны он участвовал в боях под Жиздрой и Оршей, освобождал Белоруссию, форсировал Днепр, Вислу и Одер.

– В июне 1943 года наша часть дислоцировалась юго-восточнее Буды-Монастырской в Белоруссии. Вынуждены были перейти к обороне. Вокруг – лес. У нас окопы, у немцев – тоже. То они в атаку идут, то мы.

В роте, где служил Поляков, был один солдат, которого никто не любил, потому что он предсказывал, кто когда и при каких обстоятельствах погибнет. Предсказывал, надо отметить, довольно точно. При этом говорил очередной жертве так:

– Пиши письмо домой, пока не убили.

Тем летом после выполнения задания в роту пришли разведчики из соседнего подразделения. Солдат-предсказатель, глянув на их командира, сказал:

– Пиши домой.

Старшине объяснили, что тучи над ним сгустились. Тот вернулся в свое подразделение и обо всем рассказал командиру. Комполка посмеялся и отправил старшину за пополнением в глубокий тыл. И надо же такому: в машину, на которой ехал старшина, случайно попал немецкий снаряд, и он погиб. Ну а провидца в тот же день нашла вражеская пуля. Свою смерть он предсказать не смог.

Нечто загадочное

Места кровопролитных боев и массовых захоронений уфологи совсем не случайно считают геопатогенными зонами. Здесь действительно постоянно происходят аномальные явления. Причина понятна: осталось множество незахороненных останков, и все живое избегает этих мест, даже птицы тут не гнездятся. По ночам в таких местах по-настоящему страшно. Туристы и поисковики говорят о том, что слышатся странные, будто с того света, звуки, да и вообще происходит нечто загадочное.

Поисковики действуют официально, а вот “черные копатели”, которые ищут оружие и артефакты времен Великой Отечественной, – на свой страх и риск. Но рассказы тех и других похожи. Например, там, где с зимы 1942-го по конец лета 1943 года проходил Брянский фронт, творится черт знает что.

Итак, слово “черному археологу” Никодиму (это его кличка, свою фамилию он скрывает):

– Мы разбили лагерь на берегу реки Жиздры. Раскопали немецкий блиндаж. Оставили скелеты у ямы. А ночью слышим немецкую речь, шум танковых двигателей. Перепугались не на шутку. Утром видим следы гусениц...

Но кто и зачем порождает эти фантомы? Может быть, это одно из предупреждений о том, что нельзя забывать о войне, потому что может случиться новая, еще более страшная?

Разговор с прабабушкой

Этому можно и верить, и не верить. Нижегородец Алексей Попов живет в верхней части Нижнего Новгорода, в доме, где жили его родители, деды и, возможно, даже прадеды. Он молод, занимается бизнесом.

Летом прошлого года Алексей уехал в командировку в Астрахань. Позвонил оттуда по мобильнику жене Наташе. Но ее сотовый телефон почему-то не отвечал, и Алексей набрал номер обычного квартирного телефона. Трубку сняли, но ответил детский голосок. Алексей решил, что не туда попал, и набрал нужный номер еще раз. И снова ответил ребенок.

– Позови Наташу, – сказал Алексей, он решил, что кто-то у жены в гостях.

– Я и есть Наташа, – ответила девочка.

Невероятные случаи на войне

Немецкая мина, описав невидимую дугу в небе, со страшным свистом приземлилась на нашей позиции. Она угодила прямо в траншею. И не просто попала в узкий окоп, а врезалась в солдата, который бегал по траншее, греясь от холода. Мина как будто специально подкараулила красноармейца, упала в траншею в тот момент, когда он подбежал под нее. От человека не осталось ничего. Разорванное в клочья тело было выброшено из траншеи и на десятки метров разбросано вокруг, на бруствере лежал только штык от карабина, который висел у него за спиной. Не могу без волнения говорить об этом, потому что точно такое же случилось с моим связистом. Мы шли с ним по траншее в противотанковый ров, я уже шагнул в ров и свернул за глиняный угол, а он еще оставался в траншее, буквально в двух шагах сзади меня. Мина угодила в него, а я не пострадал. Если бы мина не долетела всего на один метр, то попала бы в меня, а связист за углом остался бы жив. Недолет мины мог случиться по разным причинам: недосыпали в заряд крупинку пороха или притормозил ее едва заметный встречный ветерок. Да и мы могли чуть побыстрее идти - оба уцелели бы. А чуть медленнее - оба погибли бы.

В другой раз все произошло точно так, как описано вначале: немецкая мина, описав невидимую дугу в небе, со страшным свистом приземлилась на нашей позиции. Она угодила прямо в траншею. И не просто попала в узкий окоп, а врезалась в солдата… Но на этот раз мина не взорвалась. Она пробила солдату плечо и наполовину высунулась ему под мышку. Случайность? Да. Целых три. Первые две были для солдата пагубными, а третья - спасительной. Человек остался жить. Его спасла счастливая случайность: мина не взорвалась!

Вот они, сплошные случайности. Счастливые и несчастные, хорошие и плохие, а цена им - человеческая жизнь.

Ах, как редко появлялся на передовой этот желанный гость - господин Счастливый Случай!. На тысячи смертей везло единицам. Почему именно этому солдату повезло - вопрос особый. Случай ли угождал под человека или человек под случай - этого никто не знает. Однако можно смело утверждать, что каждый уцелевший на передовой боец может припомнить не один случай, когда его неминуемо должно было убить, а по счастливой случайности он уцелел. Может, Всевышний вмешивался? Кто знает.

Все мы с детских лет были воспитаны атеистами, большинство в бога не верило. Но как только, бывало, прижмет: бомба ли, снаряд или мина рванет, а то и пулемет чесанет, и ты готов сквозь землю провалиться, лишь бы уцелеть, вот тут - где он, тот атеизм?! - молишь бога: «Господи, помоги! Господи, помоги!..» Некоторым помогал. Но редко.

Счастливые случаи на войне по своим проявлениям были удивительно разнообразны, необычны, редки, неповторимы, непредсказуемы, неожиданны и капризны. И являлись они совсем не по мольбе или состраданию, даже не ради утверждения справедливости или свершения возмездия. Мы на фронте знали, что бывают счастливые случаи, втайне и сами рассчитывали на них, но говорили о них с душевным трепетом, с суеверной деликатностью, неохотно, тихо, чтобы ненароком не спугнуть. А многие суеверные люди - а на войне почти все были суеверны - в разговоре вообще старались не касаться этой темы. Боялись.

Смерть часто карала не только трусость, нерасторопность, но и сверхосторожность, а то и вызывающее бесшабашное геройство. И наоборот, по большей части щадила мужество, храбрость, самопожертвование, осмотрительность. Воина бывалого, опытного, йдущего на опасное дело, как на обычную работу, смерть частенько обходила. Иного человека посылали на верную смерть, а он, сделав крайне рискованное дело, возвращался живым. Здесь, безусловно, играл свою роль и опыт. Но больше зависело от случайностей - повернется в твою сторону немец или пройдет мимо без внимания.

Были случаи, когда спасение от неминуемой смерти приносили самая обыкновенная глупость, самодурство, а то и жадность начальника.

Мне, как и некоторым другим, везло на войне. За три года пребывания на передовой при постоянных обстрелах, бомбежках, атаках, вылазках к немцам в тыл - меня только три раза ранило. Правда, много раз контузило. Но не убило. А случаев, когда меня или нас должно было неминуемо убить, было предостаточно. Но по какому-то странному, иногда противоестественному стечению обстоятельств не убивало.

Командир нашего дивизиона заядлый служака Гордиенко отличался солдафонством. Он требовал и от нас, окопников, чтобы наши видавшие виды, только что введенные тогда погоны не были мятыми и потертыми, а торчали в стороны, как крылья у архангелов. Мои разведчики вставили в свои погоны фанерки, а мне - стальные пластины от сбитого немецкого самолета, хотя это и мешало нам в бою. Вскоре мы попали под бризантный обстрел: снаряды рвались над нашими головами, и негде было укрыться от стального ливня. Сели на землю «горшками» - поджав ноги кживотам, чтобы уменьшить поражаемость. Удар осколка в левое плечо свалил меня на землю. Думал, руку оторвало. Сняли с меня гимнастерку: все плечо черное и распухло. Оказалось, маленький осколочек летел с такой силой, что пробил стальную пластину и запутался в «язычке» погона. Если бы не пластина, он пронзил бы мне плечо и сердце. Так глупость начальника спасла мне жизнь.

Или другой случай. У меня убило единственного связиста, и я вынужден был сам тянуть дальше кабель и нести на себе телефон ный аппарат и катушки с кабелем. Жаль было оставлять вместе с мертвым связистом и его карабин. Пришлось закинуть его за спину. Тяжело мне было все это имущество тащить на себе под холодным осенним дождем и немецким огнем. Однако карабин спас мне жизнь. Рядом разорвался снаряд, и один из осколков угодил мне в спину. Не будь карабина, осколок пронзил бы мне сердце. Но он попал в карабин. И не просто в круглый ствол, с которого он легко бы мог соскользнуть мне в спину, а в плоскую грань патронника. Скорость осколка была так велика, что он на целый сантиметр врезался в стальной патронник. На спине у меня отпечатался длинный синяк от карабина. Не было бы у меня на спине карабина - не жить бы мне. Снова выручила счастливая случайность.

И еще что удивительно: некоторые спасительные случайности, как, между прочим, и трагические, повторялись точь-в-точь с разными людьми. Аналогичная ситуация с карабином позднее спасла жизнь и моему связисту Штанскому: осколок угодил в патронник его карабина.

С другой стороны, тысячи осколков в тысячах других случаев миновали спасительные портсигар или складной ножичек и поражали людей насмерть. А иным спасали жизнь орден на груди или звездочка на пилотке.

За всю войну таких спасительных для меня случайностей я насчитал двадцать девять. Наверное, всевышний в эти мгновения вспоминал обо мне и даровал повинному жизнь.

Вот и загадка читателю. В этом рассказе я описал три невероятных случая, происшедших лично со мной. Нацдите в этой-книге еще 26.