22. Борис Годунов. Художественное своеобразие и проблема власти.

К работе над трагедией Пушкин приступил в 1824 году, а в 25 уже закончил.

Пушкин обратился к эпохе Смутного времени. Она интересовала его не как аллюзия на современность, а как кризисный период русской ис­тории. Поэт стремился понять причины и логику развития событий того времени, осознать, кто является истинным вершителем истории. Поз­же, в 1830 г., размышляя в связи с «Марфой Посадницей» М.П. По­година о сущности трагедии, Пушкин задавался вопросом: «Что развивается в трагедии? Какая цель ее?» - и отвечал: «Человек и на­род. Судьба человеческая, судьба народная». В сущности, эта формула в его сознании родилась раньше, когда в Михайловском он работал над «Борисом Годуновым». Для того чтобы понять эту взаимосвязь, он и по­гружался в эпоху, отстоящую от него на двести лет. Стремлением ос­мыслить логику исторического процесса обусловлен и главный принцип изображения - достоверность. Пушкин тщательно изучал историчес­кие источники: летописи, «Историю государства Российского» Карам­зина (X и XI тома которой вышли в 1824 г. и были с огромным интересом прочитаны поэтом), историю своего рода («нашел в истории одного из предков моих, игравших важную роль в сию несчастную эпоху, я вывел его на сцену»). Само место пребывания погружало Пушкина в интере­сующий период истории: родовое имение поэта Михайловское распо­ложено в Псковской губернии - годуновских местах.

В это же время поэт читал трагедии Шекспира и размышлял над его драматургической манерой, его принципами изображения личности.

В трагедии Пушкина соединялись социальное и философское, ана­лиз конкретно-исторического позволял вывести универсальные истори­ческие законы. По этой причине поэта привлекла фигура Бориса Годунова, а не Ивана Грозного, например. Его не интересовала патоло­гическая личность на троне (а именно так воспринимал он Грозного). Пушкин показал внутреннюю трагедию монарха, талантливого полити­ка, желающего блага своей стране, знающего, как его достичь, но не су­мевшего осуществить задуманного, не нашедшего поддержки народа.

Пропасть между правителем и подданными возникает из-за преступле­ния, совершенного во имя достижения верховной власти. Пушкин опи­рается на существующее предание об умерщвлении царевича Димитрия по наущению Годунова, что позволило ему обозначить нравственный кон­фликт. В трагедии убийство - это не легенда, а действительный факт, о чем свидетельствуют и воспоминания Шуйского и Пимена, и самопризнания Бориса. Преступление, совершенное много лет назад, влияет на события настоящего, определяет судьбу Бориса и его детей, обусловли­вает ход истории. По замечанию И. Киреевского, «тень умерщвленного Димитрия царствует в трагедии от начала до конца, управляет ходом всех событий, служит связью всем лицам и сценам, расставляет в одну перс­пективу все отдельные группы и различными красками дает один общий тон, один кровавый оттенок». Само это событие вынесено за рамки про­изведения, но постоянно напоминает о себе.

Другая тень также незримо присутствует в пьесе - тень Иоанна. Память о грозных годах его правления, о метаниях царя от святости к жестокости жива в сознании людей. О Грозном вспоминают разные ге­рои трагедии, его деяния и через много лет после смерти вызывают ужас. В сцене «Москва. Дом Шуйского» Афанасий Пушкин, характе­ризуя правление Бориса, воссоздает атмосферу прошлых лет:

Что пользы в том, что явных казней нет,

Что на колу кровавом, всенародно,

Мы не поем канонов Иисусу,

Что нас не жгут на площади, а царь Своим жезлом не подгребает углей.

Не случайно само имя Ивана Грозного вызывает такое сопутству­ющее замечание: «не к ночи будь помянут».

«Тень Иоанна», его незримое присутствие позволяют Пушкину вы­разить мысль об обусловленности событий настоящего деяниями про­шлого, указать на истинные причины событий, которые сейчас сотрясают страну. Прошлое и настоящее связаны, истоки разрастаю­щейся смуты коренятся в правлении Иоанна. Жестокость, тирания, произвол, исходящие от царя, не только рождали ужас и страх, но и открывали простор для тайных интриг, нормой становился поступок, который не вписывался в существовавшую до того систему ценностей. Кровавые деяния царя пятнают и его окружение. Выжить около царя- тирана можно было, лишь лавируя и хитря. Это искусство политичес­кой интриги постиг и использовал в своей борьбе за престол Борис Годунов. Не случайно уже в самых первых характеристиках Бориса сде­лан акцент на его лицемерии. Это своего рода актерство на троне. Во

имя чего? Цель Бориса благородна: он мечтает о сильном государстве и благополучии народа. Но главным внутренним итогом семилетнего правления для него становится мысль о неизбежности деспотизма, Бо­рис приходит к выводу, что правитель не может не быть тираном. Об этом один из ключевых монологов Годунова «Достиг я высшей власти», об этом же он говорит Басманову, а также в прощальном слове-настав­лении сыну

Почему между Борисом и народом возникает пропасть? Почему его власть не находит поддержки? Потому что она незаконна. Потому что для народа Борис - самозванец на троне, царь Ирод. В сознании на­рода он преступил дважды: убил невинного младенца и узурпировал власть. Самозванец на троне, он и другим открывает эту возможность. За трон, оказывается, можно бороться, он доступен. Не случайно мно­гие герои трагедии мысленно «примеряют на себя шапку Мономаха»: и представители древних боярских родов, восходящих к Рюрику, и те, кто, как Басманов, не знатны, однако обладают несомненными талан­тами, способны повести за собой людей. Трон манит Марину Мнишек. О троне мечтает (и добивается его) и беглый монах Григорий Отрепь­ев. В черновой редакции был эпизоде чернецом, который как бы «вкла­дывал» в сознание Отрепьева мысль о самозванстве. В окончательной редакции Пушкин убрал эту сцену, что подчеркивало глубоко личност­ное решение. Самозванство было обусловлено личными амбициями и целями героя, а не провоцировалось извне.

Так проблема человек и власть становилась одной из главных в конфликте трагедии.

Другой важной стороной конфликта стала «мысль народная»: Пуш­кин размышлял над ролью народ, а в истории. Он обозначает две поляр­ные позиции. Одна вложена в уста представителя самой народной массы, собравшейся у стен Новодевичьего монастыря, когда Борис при­нимает решение вступить на престол, «...то ведают бояре, //Ненам чета» - в этой реплике, прозвучавшей в толпе, принадлежащей од­ному из безликого множества, выражено твердое убеждение в том, что историю творит узкий, избранный круг людей, народ же никоим обра­зом не влияет на ее ход. Другую точку зрения высказывает один из активных участников событий. Гаврила Пушкин, убеждающий Басманова присягнуть «истинному» царю, как веский аргумент использует «мне­ние народное»: «Но знаешь ли чем сильны мы, Басманов? // Не вой­ ском, нет, не польскою подмогой, // А мнением ; да! мнением народным», - говорит он. О народе как стихийной, сокрушительной силе говорит Борису Годунову Басманов: «Всегда народ к смятенью тайно склонен».

Теми героями пьесы, которые действуют, творят историю, народ осознается как ее важный участник. В конечном счете именно он ре» шает участь царств и государей, о чем и свидетельствует финал траге­дии. Власть, не поддержанная народом, обречена на гибель.

В связи с тем, что народ стал особым - собирательным - действу­ющим лицом в пьесе, иную функцию начали играть массовые сцены. На подмостки была выведена толпа, она присутствует при узловых собы­тиях. Пушкин часто показывает не столько само событие, сколько его восприятие народной массой: так даются, например, сцена призвания Бориса на царство, сцена на площади перед собором в Москве (с юро­дивым), финальная сцена. Мы видим периферию действия, о том, что происходит в эпицентре событий, мы узнаем из реплик толпы.

Пушкин на первый взгляд показывает не вершителей историй, а ее свидетелей, но тут же дает понять, насколько хрупка эта грань. В этом контексте важен образ Пимена. Летописец занимает позицию бесприс­трастного свидетеля истории, однако его прошлая судьба - судьба ак­тивного участника событий, память о них он и стремится сохранить. Человек не способен дистанцироваться от внешней жизни. Он ответстве­нен за то, чему был свидетелем и участником, не вправе этого забыть сам, а потому свою нравственную миссию Пимен видит в том, чтобы донести правду до потомков. Поэтому сам уход в монастырь, сосредоточение на создании труда, обращенного не только к современникам, но и к будущим поколениям, - это тоже активное участие в истории. Пушкин выступа ­ет против позиции пассивного наблюдения за происходящим.

Цель массовых сцен - показать дух народ а. Отличительные черты народа, по словам самого Пушкина, - веселое лукавство ума, насмеш­ливость, живописность речи. Народ в этих сценах - главный оппонент Бориса, он противостоит царю-преступнику. Народную точку зрения выражает юродивый: «...нельзя молиться за царя Ирода - Богоро­дица не велит». Это нравственное чувство и превращает народ из сле­пой массы в силу, способную подчинить себе ход истории. Заключительная ремарка - «Народ безмолвствует» - как раз и фик­сирует перелом в народном сознании. Она многопланова: в ней и осоз­нание собственной вины (ведь своим невмешательством народ позволяет воцариться Борису), и ответственность за происходящее, и рождение того внутреннего коллективного чувства, которое позволит сплотиться и преодолеть смуту.

В «Борисе Годунове» Пушкин разрушает типичную структуру тра­гедии. Он не ограничивается изображением доминирующего события или отдельной личности, а показывает саму историю. Не случайно уже в первых откликах на произведение отмечалось, что это «не драма

отнюдь, а кусок истории, разбитый на мелкие куски в разгово­рах...» (П.А. Катенин), «ряд исторических сцен... эпизод истории в лицах» (Н.И. Надеждин).

Перед зрителем проходят все семь лет правления Бориса Годуно­ва, однако не возникает ощущения растянутости времени, во многом благодаря необычному членению трагедии и организации действия.

Пушкин отказался от традиционного деления трагедии на акты. «Борис Годунов» состоит из 23 сцен, одиннадцать из которых очень ко­ротки (менее 50 строк). Краткость сцен была следствием того, что Пуш­кин показывал только развязку события, а не его формирование. Это придавало стремительность развитию действия. При этом оригиналь­ной была и ритмическая организация произведения: ритм нарастал по мере развития действия.

Пушкин преодолевает и пространственную замкнутость. В трагедии происходит постоянная смена места действия: Россия - Польша, Крем­левские палаты - Литовская граница, площадь - монастырская келья. Пушкин не только переносил действие из одного места в другое, а по­стоянно чередовал сцены массовые с камерными. Открытые простран­ства (площадь, равнина, пограничная застава) сменялись замкнутыми (келья, палаты).

Пушкин смешивает в пьесе трагическое и комическое. В «Борисе Годунове» появляется ряд персонажей, воплощающих собой смеховое начало: это и монахи, и француз с немцем и др. Те сцены, в которых они действуют, решены в комическом ключе и резонируют с предельно на­каленными эпизодами. Так, сцена в корчме следует за монологом Бо­риса «Достиг я высшей власти». Эпизод с немцем и французом предшествует сцене с юродивым.

Трагедия поражала многолюдством, она населена «народом дей­ствующих лиц». При этом качественно менялась функция второстепен­ных героев. Пимен, юродивый, например, появляются в пьесе лишь однажды, но это яркие характеры, имеющие важное идейное значение. Почему так происходит? Пушкин придерживается принципа историчес­кой объективности в изображении человека (это правило касается и второстепенных персонажей): герои его трагедии чувствуют и мыслят в соответствии слухом своего времени. Это собирательные, но вместе с тем индивидуально-неповторимые образы. Пример тому - Пимен (сам поэт говорил о том, что в нем он «собрал черты, пленившие <его> в русских летописях», что «сей характер вместе нов и знаком для рус­ского сердца»), монахи Варлаам и Мисаил, Маржерет и Розен и др.

Трагедия «Борис Годунов»: первая реалистическая русская тра­гедия. В ней Пушкин разрушал существующие каноны, создавал новаторское произведение, которое развивало те принципы, которые были заложены в драматургии Шекспира.

«Борис Годунов» (1825). Замысел исторической драмы возник при чтении IX и XI томов «Истории государства Российского» Карамзина. В них содержалась история царствования Федора Иоанновича, Бориса Годунова, Федора Годунова и Дмитрия Самозванца.

«Борис Годунов» стал своего рода итогом всего предшествующего творческого развития Пушкина. Он отказался в трагедии от социального дидактизма, наследия просветительской литературы, и усвоил свойственное романтикам историческое и диалектическое мышление. В этой связи трагедия Пушкина демонстрировала принципы «истинного романтизма». Это была «романтическая трагедия», созданная по образцу романтически понятого Шекспира и его «хроник». По всем признакам она порывала с предшествующей классицистической традицией: в ней не было соблюдено ни единство места (действие перемещалось из России в Польшу, из палат московского Кремля в трактир, в корчму на литовской границе и т. д.), ни единство времени (между сценами были большие хронологические разрывы). Сцены, написанные стихами, сменялись сценами, написанными прозой, драматические эпизоды чередовались с комическими вполне в духе Шекспира. Наконец, есть мнение, что конфликт – столкновение сильного, мудрого и просвещенного правителя с надличным «мнением народным» (аналог античного рока) – «воскрешал некоторые черты трагедии античной в том ее понимании, какое установилось в теоретических трудах романтической школы (А. Шлегель и др.)».

Главная задача, стоявшая перед Пушкиным, – понять действие исторического процесса, его механизм, законы, им управляющие. Эти законы формируются как интересы различных социальных групп, представленных различными персонажами. Одни действующие лица виновны в Смуте, вызывая ее (царь-узурпатор Борис Годунов, Дмитрий Самозванец); другие становятся их соучастниками, содействуют ее разжиганию (Шуйский, Гаврила Пушкин, Басманов, польская знать – Вишневецкий, Мнишек, Марина Мнишек, люди из толпы, равнодушные к избранию Бориса и затем убивающие детей царя); третьи участвуют в истории, но не ведают, что творят, или не имеют личного умысла (Патриарх, пленник Самозванца Рожнов, сын князя Курбского, наемные командиры русских войск Маржерет и В. Розен); четвертые выступают свидетелями событий и, не участвуя в историческом зле, обсуждают его (люди из народа), доносят весть до потомства (Пимен) или обличают Бориса (Юродивый); пятые – невинные жертвы (дети царя).

Из всех этих разнообразных лиц Пушкин выделяет четыре группы: царь, Борис Годунов, его ближайшие сподвижники; бояре во главе с Шуйским; дворяне и поляки, поддержавшие Самозванца; народ, представленный в трагедии как некая совокупная надличная сила.

В истории, по мысли Пушкина, действуют две силы – рациональная и стихийная, иррациональная, подпадающая и не подпадающая под законы логики и морали.

С одной стороны, история – это столкновение интересов различных социальных групп: царская власть стремится урезать права подданных; боярство, особенно крупное, хочет разделить управление страной с царем и добиться для себя привилегий, защищающих его независимость; дворянство, использующее в своих целях Самозванца, надеется завоевать себе место под солнцем и встать наравне с боярством; народ колеблется между этими тремя группами и представляет собой самостоятельную силу («мнение народное»), которая, однако, ограничивается сферой морального суда, одобрения или неодобрения с нравственной точки зрения.

Социально-индивидуальные и групповые интересы выступают в качестве мотивов поведения персонажей. Тому есть множество примеров. Лукавый Шуйский лжет Борису о причинах смерти царевича, а сам втайне возмущает народ, готовясь свергнуть царя, чтобы сесть на престол или добиться неограниченной власти. Басманов, присягнувший Борису, изменяет ему в пользу Самозванца: как худородный дворянин, он надеется подняться к высоким ступеням в государстве при новом царе. Те же мысли овладевают и Гаврилой Пушкиным.

С другой стороны, в ходе художественного анализа Пушкин пришел к выводу, что один из главных законов истории – ее стихийность, иррациональность и зависимость от Рока, Судьбы, выступающая в различных формах, в том числе и религиозной. Это относится и к Борису Годунову, и к народу.

Борис Годунов, независимо от его личных качеств и способностей к государственной деятельности, заранее обречен на гибель. Если в трагедиях Шекспира действие определяет конфликт личностей, то в пушкинской трагедии Борис не является жертвой боярских интриг, Самозванца или предводителей польской интервенции. В трагедии нет личности, которая по своему масштабу могла бы сравниться с Борисом Годуновым. На роль равновеликого антагониста не могут претендовать ни умный, но мелкий Шуйский, ни авантюрист Самозванец, ни недалекий Воротынский, ни Гаврила Пушкин, ни Басманов. Борис Годунов мог бы легко справиться и с польским нашествием, и с Самозванцем, и со всякой другой бедой, но он – жертва Рока, Судьбы, бессознательным исполнителем воли которого выступает народ. В «мнении народном» есть «голос» Рока и есть «голос» бессмысленности. Судьба преследует Бориса Годунова «тенью царевича» и «мнением народным». В обоих случаях через нее проступает стихийное, иррациональное начало истории, к которому не приложимы рациональные и этические категории. Так, вопреки логике Дмитрий-царевич внезапно «оживает»; Борис Годунов из желанного царя превращается в «царя Ирода»; его правление, принесшее народу много благ, не только не оценено по достоинству, но и отвергнуто. Поскольку орудием Судьбы, Рока выступают «тень Дмитрия» и народ с его «мнением», то народ мыслится Пушкиным тоже иррациональной стихией, которая не подчиняется рациональным и этическим законам.

Хотя народ берет на себя право морального суда, его оценки и правильны, и ошибочны, в них чрезвычайно слаб сознательный элемент. Народ осуждает Бориса за убийство царевича Дмитрия и себя за избрание цареубийцы, колеблется в моральной оценке убийц Борисовых детей, отказывается молиться за «царя Ирода» («Богородица не велит»). Пушкин не идеализирует народ. Мнение народное изменчиво, ему нельзя безусловно доверять: совсем недавно народ умолял Бориса дать согласие на царство, теперь он отказывает ему в своей поддержке. Приглашая на царство Самозванца, он жестоко ошибается. Его волнение приводит вовсе не к благосостоянию государства, а к новым бедам, и он в растерянности и в недоумении «молчит». Казалось бы, он выполнил высшую волю: Борис лишился трона и умер. Но народ снова несчастлив. Значит, моральные критерии, которыми руководствуется народ, не могут претендовать на абсолютную истину.

Иррациональность и стихийность выступают обычно в превратной форме – в форме слухов, легенд, неясных предположений, догадок. Они основываются не на знании, а лишь на интуиции. Народное мнение часто парадоксально противоречит фактам – оно «темно». Так, народ знает, что Дмитрий убит, и верит в «воскресение» царевича. Он убежден, что Борис послан ему в цари свыше за грехи, и, чтобы искупить их, надо избыть царя-узурпатора. В логику социальных интересов вмешивается иррациональность, затемняя смысл исторического процесса.

Чтобы выявить это смешение логики и иррациональности, Пушкин воспользовался религиозной идеей «воскресения» царевича. Он организует действие вокруг тени убиенного Димитрия, которая появляется во всех значимых сюжетных сценах. Погибший Димитрий присутствует то убитым царевичем, то в виде святых мощей, то неожиданно спасшимся и воскресшим. Тень Димитрия-царевича нависает над Борисом Годуновым. От имени Димитрия, пользуясь народной верой в чудесное избавление царевича от смерти, действует Лжедимитрий. Интрига трагедии завязывается в тот момент, когда становится известно о бегстве Гришки Отрепьева из монастыря и принятии им имени царевича, т. е. когда тень Димитрия обрела новый лик и «материализовалась» в Самозванца. Борис Годунов вынужден вести борьбу не столько с реальным противником, сколько с тенью Димитрия, с народной религиозной верой и с суевериями, со слухами, с легендами, которые в совокупности вырастают в безличную и надличную силу обстоятельств, вызванную им самим.

В основе трагедии лежит эсхатологический миф, основные слагаемые которого исчезновение Димитрия, замещение его Борисом и воскрешение Димитрия, ложное и мнимое, в облике Самозванца. Борис в трагедии недоумевает, почему народ не ценит его заботу и попечение о нем. Между тем народ проникнут верой в то, что все несчастья с государством, с ним, народом, с семьей Бориса происходят оттого, что на троне сидит Антихрист (Ирод, как говорит Юродивый), ложный царь, ложный правитель. Как только его заменит истинный царь, истинный правитель – наступит счастливая пора царствования. Посчитав Бориса фальшивым государем и потому морально отвергнув его, народ поверил в возвращение истинного государя и воскрешение убиенного Димитрия Иоанновича.

Все сюжетные события в трагедии, образуя замкнутый круг, так или иначе связаны незримо витающей тенью убитого царевича. Кровавый от свет этой тени лежит на всех поворотах сюжета, на всех событиях, происходящих в трагедии. Тем самым трагическое начало связано не только с Борисом, но и со всем народом и государством. Пушкин понял самый жанр трагедии как жанр трагедии не «персональной», а «народной», втягивающей в себя так или иначе все действующие лица.

Преступление Бориса в этом свете также предстает и государственным, и моральным, отягощенным причастностью к убийству невинного ребенка. Даже после своей смерти Борис, сюжетно в значительной мере монументально одинокий (его сюжетная соотнесенность с другими персонажами не всегда ясна; более всего он проявляется в монологах, когда остается один), этически связан со всеми действующими лицами.

Перед Пушкиным в «Борисе Годунове» стояли художественные проблемы большого масштаба. Они касались понимания и изображения истории и народа, выражения авторской точки зрения и значения истории для современности.

В пору Пушкина народ представлялся загадкой, хотя к разгадке ее приложили усилия и Крылов, и романтики. Главное противоречие заключалось в сознании общественной, политической и моральной мощи народа и его исторической беспомощности, рабского терпения. Сочетание этих противоречивых свойств ставило в тупик.

При разрешении противоречия можно было пойти по пути классицистов и романтиков, превратив героя трагедии в рупор авторских идей или придав ему эмоциональное тождество с автором. При таком подходе восторжествовала бы личная точка зрения автора. Можно было встать на позицию Крылова и присоединиться к народной, «мужицкой» точке зрения. Хотя Пушкину такая степень «присутствия» автора была ближе (Крылов скрывал свой взгляд и свою оценку событий), поэт не пошел по этой дороге, потому что народная точка зрения отражает лишь один из «смыслов» истории. Пушкин не мог да и не желал, как Крылов, предпочесть народную оценку оценке просвещенного человека, стоящего на уровне идей своего века. Он обратился к историческим воззрениям романтиков, дополненным им и откорректированным собственными идеями, вызванными чтением трагедий Шекспира. Пушкин понял род драмы как принципиально объективный, в котором открытое или скрытое присутствие автора недопустимо. Иначе это художественно плохая драма. Ее персонажи должны представлять самостоятельно действующих лиц, обладающих собственными характерами, а не кукол, которые действуют и говорят по указке незримого автора-демиурга, управляющего ими. Эффект истины тем художественно убедительнее, чем меньше в драме виден сам автор. Стало быть, никакого предпочтения любимой мысли. Не автор должен руководить персонажем, а скорее наоборот – персонаж автором. Автору надлежит внимательно следить за логикой созданного им характера и не противиться его собственному развитию. Конечно, произведение пишет автор, но понять мысль Пушкина чрезвычайно важно: герои должны поступать в соответствии со своими, созданными автором характерами, и автор уже не может навязывать им свою волю. Персонажи должны жить на сцене, как люди в жизни. Точка зрения автора обязана проступать через поступки и отношения персонажей и проявляться в свободе их действия. Присутствие автора в этом случае излишне, и он не должен обнаруживать себя.

Знакомство с трагедией потрясло друзей Пушкина. П.А. Вяземский, делясь с А.И. Тургеневым впечатлением, полученным от чтения «Бориса Годунова», писал: «Истина удивительная, трезвость, спокойствие. Автора почти нигде не видишь. Перед тобой не куклы на проволоке, действующие по манию закулисного фокусника».

То же самое во многом относится к изображению исторической эпохи: персонажи обязаны мыслить, чувствовать и говорить подобно живым людям ушедшей исторической эпохи. Какая-либо явная модернизация недопустима. Здесь для Пушкина был важен не только Шекспир, но и Вальтер Скотт, изобразивший историю «домашним образом». На первый план в историческом изображении выдвинулись проблемы художественного вымысла, стиля и языка. Пушкин с блеском решил сложные и трудные задачи. Это касается изображения народа в истории.

Все политические силы в трагедии для достижения своих целей нуждаются в участии народа. Их судьбы так или иначе зависят от «мнения народного». В этом проявляется сила народа. Но само «мнение народное» питается ложными, часто пустыми слухами, суевериями, домыслами, не имеющими под собой никакой реальной основы. Оно живет легендами и преданиями. Причина тому – темнота, непросвещенность народа. В его сознании легенда берет верх над рациональным знанием и достоверными фактами. Поэтому народ легко обманывается, не понимая смысла происходящих событий. В этом состоит его слабость. Поскольку «мнение народное» держится на правдоподобной или неправдоподобной выдумке, характерными чертами стихийности и иррациональности истории становятся легенда, слух, вымысел. Было бы напрасно думать, что интуиция народа, стихийность и иррациональность его морального чувства не содержат частицы истины. Своим опытом, инстинктом, интуицией народ распознает правду и осуждает тех, кто виновен. Но это не искупает ошибок и слабостей народного сознания.

В области художественного изображения Пушкин также выступил новатором. Его историческое художественное сознание держится на том, что в исключительных исторических обстоятельствах действуют обыкновенные люди. В «Борисе Годунове» обстоятельства исключительны: убийство царевича, восхождение на трон убийцы, появление Самозванца, который ведет иностранные и русские войска, чтобы убивать своих соотечественников, гибель детей Бориса. Но лица, действующие в трагедии, обыкновенны: одни из них знатны, другие безродны, одни богаты, другие бедны, одни умны, другие глупы, одни понимают ценность наук и просвещения, другие «темны» и суеверны. Они ведут себя так, как подобает людям их сословия и состояния.

Самое же главное заключено в том, что, следуя мыслям Карамзина и идеям Вальтера Скотта, люди далекой эпохи говорят, думают, чувствуют и поступают у Пушкина не так, как его современники, а сообразно их веку.

Пушкин нашел выразительную форму передачи характеров действующих лиц через свойственную им культуру, в которой они выросли и которую усвоили с детства. Национально-своеобразный характер у Пушкина рисуется в определенной культурной среде. Так, для изображения самых интимных переживаний действующих лиц в «Борисе Годунове» Пушкин выбирает две сферы – любовь и творчество, которые у романтиков никак не были связаны с национальной характерностью, а представлялись всеобщими, независимыми от национальной принадлежности.

Для того чтобы выявить, насколько различны характеры людей православной Руси и близкой к европейской культуре католической Польши, Пушкин сравнивает их. Сцена любви (объяснение Марины и Димитрия) – это проявление индивидуальных чувств, индивидуальных страстей, это культ дамы, и вся атмосфера свидания (открытое пространство, фонтан, луна, звуки музыкальных инструментов) свидетельствует о европейской культуре, которая господствует в панской аристократической Польше. В «московских сценах» тоже идет разговор о любви: царевна Ксения горюет о своем женихе. Но ее любовь не требует индивидуального выражения – Ксения для передачи своих чувств пользуется оборотами народной речи, прибегая к фольклорным жанрам плача, причитания и фольклорной стилистике. Ксения говорит о любви так, как сказала бы любая простая девушка на Руси. И живет она, в отличие от Марины, в совершенно другой обстановке и атмосфере: в замкнутом помещении, уединенно, не принимая участия ни в политических, ни в придворных интригах. Самозванец быстро усвоил западный лоск, но, оставшись один, в минуту досады говорит по-русски: «Бог с ними, мочи нет!» В него въелось и никуда не исчезло старое представление о «бабе», о ее наваждении, дьявольских кознях и греховных соблазнах.

Точно так же у Пушкина есть два отношения к творчеству: с одной стороны, польский поэт, который подносит знатным дамам и кавалерам латинские стихи, а с другой – Пимен, летописец (писатель древности), с его высоким сознанием долга, завещанного Богом. Пушкин думал, что в древности русская культура была единой, что она не разделялась на культуру высших и низших слоев. Это представление позволило ему по-разному нарисовать два типа переживания любви и два типа творчества.

Именно через речь персонажей Пушкин передает особенности национальной культуры и национального характера. Когда Федор Годунов, сын Бориса, говорит: «Чертеж земли московской», то ясно, что это географическая карта. В пушкинскую эпоху наиболее употребительным было именно слово карта (географическая карта). Придавая исторический колорит эпохе и преследуя точность исторического выражения мысли, Пушкин вкладывает в уста Федора слова, означающие географическую карту. Так возникает историческая дистанция между словом прошлого и словом настоящего, между словом персонажа и словом автора. Слово у Пушкина стало знаком древнерусской культуры, по которому безошибочно узнается принадлежность человека к той или иной эпохе.

Несмотря на то, что Пушкин стремился скрыть свою точку зрения на историю, он признавался, что не мог спрятать «ушей под колпак Юродивого». Это означало, что авторская позиция Пушкина при отсутствии социального дидактизма не исчезла из произведения и была продемонстрирована.

Поэт считал, что революция в России в его время невозможна по двум причинам: во-первых, непросвещенный народ бессилен и слаб; прежде всего нужно сеять просвещение и позаботиться об элементарной грамотности народа и затем о гражданском, общественном его воспитании; во-вторых, в ходе исторического развития в России не сложилось сильной и дееспособной оппозиции самодержавию; этим оно пользуется, играя на противоречиях различных социальных групп.

Пушкин наметил и выход из возникшей исторической ситуации.

Первоочередная забота заключается в просвещении народа. После «Бориса Годунова» он пишет несколько крупных статей на тему народного просвещения и воспитания.

Тогда же у Пушкина появляется иллюзия, будто оппозицией самодержавию может стать древняя родовая аристократия, к которой принадлежал он сам. Надо сохранить основанный на старых обычаях принцип монархического правления и приблизить к трону представителей древних родов, которые станут при царях полномочными советниками, «представителями» и защитниками, как писал Пушкин, интересов разных социальных групп, в том числе крестьянства, перед престолом. Им, привлеченным к управлению государством, должно быть доверено одобрение или неодобрение императорских законов и повелений.

Пушкин исходил из того, что цари подбирают себе исполнителей, которые не могут им возражать, так как нуждаются в царских поощрениях за службу (имения, титулы, награды, должности). Родовая аристократия не нуждается в этом, так как она вышла из того же корня, что и сами Романовы. Не покушаясь на монархический принцип, выходцы из знатных боярских родов, призванные самими царями, будут из благородства, чести, бескорыстно и по совести наперсниками государей, станут по зову сердца помогать им, разделяя с ними всю полноту ответственности. Тем самым создастся с добровольного согласия государей и по их почину нечто вроде сознательно учрежденной оппозиции, которая будет выражать интересы всего общества, в том числе низших слоев народа. В «Борисе Годунове» (такова расстановка и характеристика главных персонажей – Шуйского, Гаврилы Пушкина, Басманова, Лжедимитрия и Бориса) возникают первые контуры этих социально-политических идей Пушкина, которые в течение последующих почти десяти лет будут волновать воображение поэта и отразятся в его художественных произведениях.

Итак, главным завоеванием Пушкина в Михайловскую ссылку был рост исторического сознания. «Борисом Годуновым» открылся период «истинного романтизма», которым Пушкин, усвоив художественные достижения романтизма (диалектику внутреннего мира и его выражения, историчность мышления) и внеся в них существенные коррективы, обозначил свои новые художественные искания, свою устремленность к реалистическому искусству слова.

Во всех областях творчества – в лирике, в поэме, в трагедии – ясно наблюдается интерес к обыкновенному и простому, связанный со свободой выражения, с конкретной и точной передачей внутреннего и внешнего мира с помощью стилевых словесных красок. Слово, не теряя индивидуальности чувства, основывается на предметном, словарном, объективном значении.

В Михайловском Пушкин достиг творческой зрелости. «Я, – сказал он, – могу творить».

В борьбе за власть в трагедии сталкиваются две исторические личности: Борис Годунов и Самозванец. Победа остается за Самозванцем. Однако не Самозванец и не Борис Годунов являются главными героями трагедии. Этим главным героем, решающим исход борьбы, является народная масса. Трагедия начинается с описания событий, связанных с избранием на русский престол Бориса Годунова. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что Борис появляется в трагедии не сразу. Мы еще не видим Бориса на сцене, но уже чувствуем, что обстановка в стране складывается не в его пользу: народ безучастен к его избранию, и в толпе на Девичьем поле слышатся смех и шутки; бояре тоже недовольны кандидатурой Бориса и собираются «народ искусно волновать». При поддержке Патриарха и отдельных кругов боярства Борис все же вступает на престол. Через семь лет, потрясенный слухами об успехах Самозванца, он погибает. В чем заключалась сила его соперника? Не в нем самом, а во враждебном отношении народа к Борису, в настроении народной массы. «Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?» — спрашивает Гаврила Пушкин Басманова и отвечает:

Не войском, нет, не польскою помогай,

А мнением; да! мнением народным.

Карамзин видел причину перемены в отношении народа к Борису в изменении характера Бориса, Пушкин видит ее в ходе исторических событий, в настроении различных общественных групп. Пушкин прав. Именно настроение народа проложило Самозванцу дорогу к трону. Но было ли это настроение надежным и прочным? Трагедия заканчивается сценой, когда на крыльце дома Бориса появляется Мосальский и заявляет, что жена и сын Годунова «отравили себя ядом». Народ в ужасе молчит. «Что ж вы молчите? — обращается Мосальский к народу, — кричите: Да здравствует царь Димитрий Иванович!» Народ безмолвствует. Это безмолвие было живым приговором Самозванцу. Он еще не вступил на престол, но настроение народа уже служило зловещим предзнаменованием, что и новое царствование не встретит поддержки народной массы. Действительно, через 11 месяцев Самозванец погиб. Итак, трагедия и начинается, и кончается изображением настроений народа. И именно в настроениях народной массы, определяемых реальными классовыми интересами, нужно искать причину волнений и событий того времени. Сила власти только в единении правителя с народом — такова основная идея трагедии. Нужно принять во внимание, что трагедия писалась Пушкиным в

1825 году, в то время, когда в передовых слоях русского общества уже отчетливо наметилось недовольство самодержавным режимом. Пушкина, творца вольнолюбивой лирики, певца декабристских идей, волновал вопрос о взаимоотношениях народа и государственной власти. Может ли самодержавный режим удержаться без поддержки народа? С другой стороны, может ли борьба декабристов с самодержавием увенчаться успехом без опоры на народные массы? Эти вопросы стояли перед Пушкиным, когда он приступал к созданию «Бориса Годунова». Трагедия и была тем художественным произведением, в котором глубоко современный для Пушкина вопрос о борьбе за власть решался поэтом на материале русской истории конца XVI- начала XVII в.

Выражая опасения за судьбу своей трагедии, Пушкин писал Вяземскому: « … Никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!».

В изображении народа, его отношения к царю у Пушкина была скрытая мысль. Недаром Пушкин, когда Жуковский сказал, что царь простит его за трагедию, усомнился в этом и

писал князю Вяземскому: « … Навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!». Пушкин очень удачно выбрал эпоху Годунова, чтобы показать особое отношение народа к власти: разобщенность народа и власти характерна для нашей истории. Он возражал тем, кто оправдывал самодержавие исконной патриархальной преданностью народа царям. В одном из писем 1827 года Пушкин писал, что в Пимене он хотел выделить черту, пленившую его в летописях: «набожное усердие к власти царя, данной Богом». Но эта черта перекрывается простодушным бесстрастием летописца, с которым он пишет и о свирепых казнях Иоанна, и о бурном новгородском вече, и «спокойно зрит на правых и виновных». В изображении же народа нет и следа такого «набожного усердия к власти царя». Наоборот, народ и царь изображаются как две разобщенные и враждебные друг другу стихии.

Всегда народ к смятенью тайно склонен:

Так борзый конь грызет свои бразды;

На власть отца так отрок негодует … —

говорит в трагедии Басманов, —

Но что ж? конем спокойно всадник правит,

И отроком отец повелевает.

Борис отвечает:

Конь иногда сбивает седока,

Сын у отца не вечно в полной воле.

Лишь строгостью мы можем неусыпной

Сдержать народ.

Та же мысль о разобщенности между народом и властью в монологе Бориса:

Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить,

Щедротами любовь его снискать —

Но отложил пустое попеченье:

Живая власть для черни ненавистна,

Они любить умеют только мертвых …

Какая власть ненавистна для черни? Против какой власти народ всегда тайно склонен к смятенью? Против той власти, которая держит народ в полном подчинении, как всадник коня, как отец отрока; против той власти, которая пытается милостями «усыновить сердца своих рабов», но оставляет их рабами, которая убеждена, что народ можно сдержать лишь «строгостью неусыпной». Об особом «духе русского народа», говорит в трагедии один только Самозванец, и когда же — в хвастливой речи перед патером Черниковским, которому он обещает в два года обратить весь русский народ в католичество:

Я знаю дух народа моего;

В нем набожность не знает исступленья:

Ему священ пример царя его.

Но значение этих слов тут же ослабляется третьей чертой народа:

Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.

Это и есть главная причина разобщенности царя и народа: народ угнетен до такой степени, что стал равнодушен ко всему, даже к перемене веры. Удивительно ли, что его не могут тронуть милости Бориса, как бы велики они ни были. В этой роли угнетенного до полного равнодушия к переменам на престоле и выступает неизменно во всей трагедии народ — «бессмысленная чернь», которая

Изменчива, мятежна, суеверна,

Мгновенному внушению послушна,

Легко пустой надежде предана,

Для истины глуха и равнодушна …

Таким предстает народ в первых сценах трагедии, при избрании царя Бориса; таков же он и в последних сценах при воцарении Лжедимитрия. Пассивно соглашается он по решению бояр на избрание Лжедимитрия, притворно плачет, упрашивая Годунова принять престол, а затем так же лицемерно приветствует нового царя. Пушкин ярко оттеняет эту пассивность, сопоставляя сначала вой и плач народа, затем приветственные клики с насмешливыми разговорами в толпе:

О чем там плачут? —

Д как нам знать? то ведают бояре,

Не нам чета.

Все плачут,

Заплачем, брат, и мы.

Что там еще? —

Да кто их разберет? —

Венец за ним! он царь! он согласился!

Борис наш царь! да здравствует Борис!

Нет самостоятельных действий народа и в последних сценах признания Лжедимитрия царем и убийства детей Бориса. Народ опять действует по указке бояр. Боярин говорит речь, приглашая бить челом Лжедимитрию, и народ отвечает:

Что толковать? Боярин правду молвил.

Да здравствует Димитрий, наш отец!

По предложению мужика, взобравшегося на амвон, народ толпою несется вязать, топить «Борисова щенка», но останавливается перед дворцом. Приходят бояре. Народ почтительно расступается. Бояре входят в дом Борисов. Народ недоумевает: «Зачем они пришли? — А верно, приводить к присяге Феодора Годунова». Выходит Мосальский и неожиданно объявляет, что Феодор и Мария Годуновы отравились. «Народ в ужасе молчит». Но и после слов боярина: «Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!» — «народ безмолвствует». Эта знаменитая фраза, которой заканчивается трагедия, еще сильнее оттеняет почти автоматическую покорность народа перед властью.

Московский комитет образования Московский государственный открытый педагогический университет имени М.А.Шолохова Курсоваяработа по методике преподавания русской литературы Тема: «Проблема власти в произведении А.С.Пушкина: «Борис Годунов» в школьном курсе» Студент III -его курса (колледжной группы) Специальность: преподаватель русского языка и литературы Руководитель: Семенина Светлана Константиновна Доктор филологических наук, Москва, 2002 год

П л а н

Введение

Глава 1. (основная часть)

1.1. «Борис Годунов» А.С.Пушкина в школьных программах.

1.3. Преломление проблемы власти в образе царя Бориса в трагедии «Борис Годунов».

1.4. Проблема власти и образ Самозванца.

1.5. Художественное воплощение Народа в произведении «Борис Годунов» А.С.Пушкина и раскрытие проблемы власти в образах представителей народа.

Заключение

Литература

Введение

Тема «Проблема власти в произведении А.С.Пушкина «Борис Годунов» имеет актуальность в настоящее время. Данный вопрос исследовался и получил интерпритацию многих критиков А.С.Пушкина: Н.И.Надеждина («Борис Годунов». Сочинение А.Пушкина. Беседа старых знакомцев»); И.В.Киревского («Обзор русской словесности за 1831г.»); Н.А.Полевого («Борис Годунов»Александра Пушкина»); Н.В.Гоголя – («Борис Годунов»); В.Г.Белинского «Соч. А.Пушкина» ст. 10); Д.В.Веневитинова «Разбор отрывка из трагедии г. Пушкина, напечатанного в «Московскомвестнике»); Д.Благого («Пушкин – мастер композиции (о «Борисе Годунове»)»); Б.П.Городецкого(«Драматургия Пушкина»); И.З.Серман («Пушкин и русская историческая драма 1830-х годов»); Г.С.Винокура (Примечание к «Борису Годунову»в академическом издании 1935г.); Г.А.Гуковского («Пушкин и проблемы реалистического стиля»); С.А.Фомичёва (предисловие к академическому изданию «Бориса Годунова» 1996г.); Л.М.Лотман(комментарии к академическому изданию «Бориса Годунова» 1996г.) и других.

Выбор названнойтемы является попыткой анализа различных взглядов на проблему государственного управления. Исследователи XIX -ого века выделяли Бориса Годунова как основного персонажа трагедии. Литературоведы советского периода (Г.А.Гуковский, Б.П.Городецкий) считали народ самой большой величиной в произведении. Современная критика (Л.М.Лотман) возвращается ко взглядам, современным А.С.Пушкину, так как сам автор выделял Бориса Годунова в качестве основного героя, что видно из окончательного названия произведения. Закономерно, что несмотря на большое количество работ, посвящённых данной трагедии, нет возможности исчерпывающе её проанализировать. Существует загадка, тайна, которая окружает это произведение: конфликт между желанием описать с литературоведческой точки зрения и невозможность сделать это в полной мере. Любое противоречие стремится к разрешению, но не может его обрести по своей природе.

Данная работа носит теоретический характер. В ней использованы ряд понятий: власть - система воздействия на кого-либо; классицизм -т ворческий метод, который утверждает идею государственности как высшую ценность; романтизм - творческий метод, опирающийся на субъективное восприятие действительности; реализм - творческий метод, утверждающий объективное мировоззрение; конфликт - противоречие, противопоставление двух противоположных понятий; проблематика -сумма вопросов; тип - однолинейность в построении поведения действующего лица; характер - наличие противоречия во взглядах персонажа; массовый тип - подразумевает под собой группу действующих лиц, объединённых по общности поведения; драма - род литературы, в основе которого лежит попытка объективного отображения событий действительности; трагедия - жанр драмы, развязка которого связана с гибелью главного героя; комедия - тоже жанр драмы, конфликт которой устраняется развенчанием его; ода - жанр классицизма, в основе которого лежит высказывание отношения к царствующей особе в возвышенном стиле; эпиграмма - жанр, содержание которого имеет целью в осмеяние явления, стереотипа или какого-либо лица.

Данная работа имеет ряд задач, которые непосредственно связаны с заявленной темой:

1. Исследование отражения произведения «Борис Годунов» А.С.Пушкина в школьных программах.

2. Изучение литературоведческого аппарата, связанного с раскрытием темы.

3. Исследование проблемы власти непосредственно в «Борисе Годунове» А.С.Пушкина на каждой из политических сил.

4. Описание конфликтов действующих лиц как источников проблемы власти в трагедии «Борис Годунов» А.С.Пушкина

5. Обзор стихотворений А.С.Пушкина, посвященных проблеме власти и написанных после «Бориса Годунова».

Проблема этой работы рассматривается на примере каждой из политических сил произведения в их единстве или противодействии.

Гипотеза данного труда заключается в неразрешимости этических, психологических конфликтов и формальном разрешении части внешних, связанных с трагедией «Борис Годунов» А.С.Пушкина.

Глава 1 (основная часть).

Драма «Борис Годунов» А.С.Пушкина не включена в образовательный минимум школьного курса, тем не менее в ряде программ литературного образования под руководством Т.Ф.Курдюмовой и М.Б.Ладыгина это произведение есть. Аспекты изучения данной драмы авторы выделяют разные.

Авторский коллектив под руководством Т.Ф.Курдюмовой предлагает изучить драму в седьмом и десятом классах, но в разных ракурсах. В седьмом классе тема отнесена в рубрику «Для чтения и обсуждения» и звучит так: «А.С.Пушкин «Борис Годунов»: сцена в Чудовом монастыре. Образ летописца». В десятом классе тема отнесена в курс на историко-литературной основе и формулируется следующим образом: «А.С.Пушкин. Трагедия «Борис Годунов». Вера в историческую преемственность поколений. Утверждение высокого предназначения человека».

Авторский коллектив под руководством М.Б.Ладыгина включил данное произведение в программу с углубленным изучением литературы для десятого класса. Тема формулируется так: «Драматургия А.С.Пушкина «Борис Годунов» как народная драма. А.С.Пушкин и У.Шекспир. Историзм А.С.Пушкина. Патриотическое и нравственное звучание произведения. Трагизм образа царя Бориса. Новаторство и художественное совершенство трагедии А.С.Пушкина».

1.2. Проблема власти в произведении А.С.Пушкина «Борис Годунов».

Особенности построения образа Бориса Годунова у А.С.Пушкина связаны с эволюцией героя, отношением к нему других действующих лиц, выявление в нем реалистических черт. Следует отметить, что исходя из особенностей драмы, видно, что для получения объективного отношения к персонажу необходимо рассмотреть всех, к нему относящихся, и их взаимоотношения.

Проблема власти в трагедии «Борис Годунов»раскрываетсячерез конфликты действующих лиц, взаимодействие персонажей. Не только характер главного героя, но и активность всех действующих лиц, их стремления и поступки в своей совокупности создают драматическое напряжение, подлинные обстоятельства, в которых действуют в трагедии Пушкина персонажи, начиная с царя, и кончая толпой на площади.

Проблема власти непосредственно связана с обозначением конфликта каждого из действующих лиц. Противоречия представлены как внешними так и внутренними коллизиями. Первые имеют свое разрешение, но не всегда.

Характерна судьба В.И.Шуйского, представителя знаменитого аристократического рода, давшего России выдающихся деятелей – полководцев и государственных мужей. Интриган, смелый и изворотливый, противившийся избранию на царство Годунова, а затем возглавивший заговор против Лжедимитрия и свергший его, Василий Шуйский взошел на престол, но не смог стать истинным правителем, возглавить национальные воинские силы и удержаться у власти.

«Шуйский

Теперь не время помнить,

Советую порой и забывать.

А впрочем я злословием притворным

Тогда желал тебя лишь испытать,

Верней узнать твой тайный образ мыслей;

Но вот – народ приветствует царя –

Отсутствие мое заметить могут –

Иду за ним.(V , 230)

Воротынский

Лукавый царедворец!» (V , 230)

Другой клубок противоречий – Самозванец:

«Виновен я: гордыней обуянный,

Обманывал я бога и царей,

Я миру лгал…» (V , 283)

Исключительная одаренность, быстрая карьера, сделавшая простого инока приближенным к патриарху, литературные интересы (чтение летописей) и способности (сочинение канонов святым) внушают ему мысль о безграничных возможностях:

«Тень Грозного меня усыновила,

Димитрием из гроба нарекла,

Вокруг меня народы возмутила

И в жертву мне Бориса обрекла.

Царевич я». (V , 284)

В последней сцене внешний конфликт остается открытым: народ не выбрал нового царя.

«Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует». (V , 222)

Противоречие у Бориса Годунова между совестью и жаждой власти формально решилось в пользу корысти, но внутренний разлад остался.

«Ах! Чувствую: ничто не может нас

Среди мирских печалей успокоить;

Ничто, ничто… едина разве совесть.

Так, здравая, она восторжествует

Над злобою, над темной клеветою.

Но если в ней единое пятно,

Единое, случайно завелося,

Тогда – беда! Как язвой мировой

Душа сгорит, нальется сердце ядом,

Как молотком стучит в ушах упрек,

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах…

И рад бежать, да некуда… ужасно!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста» (V , 243)

Очевидно, идя к власти, Годунов считал свое внутреннее нравственное чувство несущественным, помехой на пути к цели. Но оно оказалось главной причиной, лишившей его в критической ситуации воли к победе, и погубило самого Бориса и всю его семью. Чистая совесть – не условие для государственной деятельности, а внутренняя опора для ее оправдания и прибежище от скорбей, с нею неразлучных.

1.3. Преломление проблемы власти в образецаря Бориса в трагедии «Борис Годунов»

Иван Грозный как предшественник Годунова.

Незадолго до кончины государя, обозначился резкий переход от типа доброго, милостивого правителя к типу тирана:

«Конь иногда сбивает седока,

Сын у отца не вечно в полной воле:

Лишь строгостью мы можем неусыпной

Сдержать народ. Так думал Иоанн,

Смиритель бурь, разумный самодержец,

Так думал и его свирепый внук.

Нет, милости не чувствует народ:

Твори добро – не скажет он спасибо,

Грабь и казни – тебе не будет хуже» (М, 310)

Эволюция героя связана с попыткойдобиться успеха, взяв на себя образец политики предшественников: Иоанна III , Иоанна IV Грозного. Годунов при своей жизни застал два типа политики: первый связан с тиранией и второй, который был во время царствования Федора Иоанновича, царя безвольного. Сын Грозного был истинным христианином, добрым царем, который царские чертоги преобразовал в молитвенную келью, «будь при нем во славе безмятежной утешаясь ». Годунов хотел и шел по этому пути, он не мог быть безвинным, так как обвинялся в преступлении. Из-за этого герой становится другим, так как понимает, что предшествующая роль противоречит сложившимся обстоятельствам. Истоки этого типа ведут к Грозному, который говорил:

«Отцы мои, желанный день придет,

Предстану здесь алкающий спасенья.

Ты, Никодим, ты, Сергий, ты Кирилл,

Вы все – обет примите мой духовный:

Прийду к вам, преступник окаянный,

И схиму здесь честную восприму,

К стопам твоим, святой отец, припадши» (V , 235)

А.С.Пушкин сделал художественную обработку письма Ивана Грозного к игумену Кирилло-Белозерского монастыря и монахам, в частности, к игумену Козьме (подробнее см. 38 примечание ко II главе 4 тома «Истории» Карамзина). Важно, что Пимен видит в этом «успокоение в подобии монашеских трудов». Годунов хочет добиться такой же славы подобными же методами. Но не успевает осуществить это в своем правлении.

Бояре и их отношение к власти

Боярство имеет особо значительную роль в произведении. Бояре как политическая сила имеют большое значение. Они - Шуйский, Басманов, Воротынский, Пушкин, - демонстрируют единство перед решением задач: клянутся в верности государю. Рассматривая каждую из персоналий можно убедиться, что далеко не все бояре одинаковы. Перед каждым из них встает выбор, конфликт между служением и изменой.

Конфликты несут этическую и философскую доминанту. К философскому противоречию относится выбор между духовной жизнью и светской у Григория Отрепьева:

«…яот отроческих лет

По келиям скитаюсь, бедный инок!

Зачем и мне не тешиться в боях,

Не пировать за царскою трапезой?

Успел бы я, как ты, на старость лет

От суеты, от мира отложиться,

Произвести монашества обет

И в тихую обитель затвориться» (V , 234)

Для бояр дилемма другая: принужденный выбор царя-преступника или анархия. Басманов – самый верный из политических приверженцев Годунова.

«Высокий дух державный.

Дай Бог ему с Отрепьевым проклятым

Управиться, и много, много он

Еще добра в России сотворит.

Мысль важная в уме его родилась.

Не надобно ей дать остыть. Какое

Мне поприще откроется, когда

Он сломит рог боярству родовому!

Соперников во брани я не знаю;

У царского престола стану первый…

И может быть…» (V , 310)

Момент, когда Басманов решился на предательство, Карамзин считал роковым в истории смуты: «Измена Басманова решила судьбу отечества» (XII , 23). Предательство боярина Басманова историк считает психологическим феноменом. Карамзин объясняет поступок Басманова его честолюбием, враждою к «ненавистной олигархии Годуновых» и надеждой оказать влияние на нового царя, даже зная, что он Самозванец, Лжедимитрий:

«Басманов

…везде измена зреет –

Что делать мне? Ужели буду ждать,

Чтоб и меня бунтовщики связали

И выдали Отрепьеву? Не лучше ль

Предупредить разрыв потока бурный

И самому… Н о изменить присяге!

Но заслужить бесчестье в род и род!

Доверенность младого венценосца

Предательством ужасным заплатить!

Опальному изгнаннику легко

Обдумывать мятеж и заговор,

Но мне ли, мне ль, любимцу государя…

Но смерть …но власть…но бедствия народны…» (V , 317)

Пушкин видит исторические роковые обстоятельства, сформировавшие психологический тип деятеля эпохи с его силою и слабостью.

Шуйский, Воротынский, Пушкин изменяют государю: Пушкин в России сперва тайно, а за границей явно, и потом везде признали царем Дмитрия Иоанновича. Шуйский и Воротынский показали свою позицию в начале произведения, выказав зависть к Борису. Для них Годунов был боярином, который удачливей, чем они сами. Они увидели, что возглавить государство можно путем хитрости, захотели занять трон подобным путем. Каждая семья может стать царской, если уничтожит предыдущую – философия Шуйского, Воротынского и многих других бояр.

Семья Годунова и её художественное воплощение

Под семьёй понимается царица Мария Годунова, царевна Ксения, царевич Федор.

Царевна появляется в сцене «Царские палаты». В первой же её реплике находится ключевое содержание образа:

«Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте, а темной могилке, на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать» (V , 260)

Здесь уже проявляется конфликт общего и частного. Царевна не замужем, значит, ей следует быть готовой принять любого возможного жениха, а не хранитьверность мёртвому. Ксения должна способствовать процветанию рода Годуновых, а не его гибели. Её горе приведет в монастырь, где она посвятит жизнь оплакиванию царевича.

Царевич Федор является наследником престола. Царь в нем видит своего преемника. Он обучает сына наукам:

«Учись, мой сын: наука сокращает

Нам опыты быстротекущей жизни –

Учись мой сын, и легче и яснее

Державный труд ты будешь постигать». (V , 261)

Федор присутствует при приёме царём бояр:

«Шуйский (тихо показывая на Федора)

Но, государь...

Царь.

Царевич может знать,

Что ведает князь Шуйский.

Говори» (V , 263)

При смерти Годунов наставляет сына в государственном управлении. Этому посвящена сцена «Москва. Царские палаты»:

«Советника, во-первых, избери

Надёжного , холодных, зрелых лет,

Любимого народом – а в боярах

Почтенного породой или славой -

Хоть Шуйского. Для войска нынче нужен

Искусный вождь: Басмановых пошли».

Указания для поведения в семье тоже получает:

«В семье своей будь завсегда главою;

Мать почитай, но властвуй сам собою.

Ты муж и царь; люби свою сестру,

Ты ей один хранитель остаешься» (V , 312-313)

Образ Фёдора прямолинеен, но конфликт возникает между желаемым и действительным. Царевич не становится царём. Он будет убит в последней сцене.

Мария Годунова – царица. О ней сведений в произведении мало. Известно, что она усиливает эмоциональное восприятие убийства. Видно, что преступники стремятся к физическому истреблению всего рода Годуновых.

В драме упоминается и дальний родственник Годуновых: Семён Никитич Годунов. Он появляется один раз в сцене «Царские палаты». Образ его важен, так как собой воплощает приверженца политики царя:

«Семён Годунов:

Нынче

Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья

И Пушкина слуга пришли с доносом.

Царь:

Ну.

Семён Годунов:

Пушкина слуга донёс сперва ,

Что поутру вчера к ним в дом приехал

Из Кракова гонец - и через час

Без грамоты отослан был обратно.

Царь:

Гонца схватить.

Семён Годунов:

Уж послано в догон»(V , 262)

Этот персонаж показывает то, что Борис Годунов не далеко ушёл от политики Ивана Грозного, что слуги, подобные Малюте Скуратову, присутсвуют и в этом правлении.

«Шуйский

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчераний раб, татаритн, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха…» ( V , 222)

Так уже в первой сцене бояре Шуйский и Воротынский высказывают сомнение в праве представителей семьи Годуновых царствовать на |Руси.

Конфликт этический естественным путем перерастает а конфликт власти.Объяснение этому дает Пушкин в последнем монологе Бориса:

«….о боже, боже!

Сейчас явлюсь перед тобой – и душу

Мненекогда очиститьпокаяньем…

Я подданным рожден и умереть

Мне подданным во мраке б надлежало;

Но я достиг верховной власти… чем?

Не спрашивай…

Опасен он, сей чудный самозванец,

Он именем ужасным ополчен…»(V , 312)

Свершилось возмездие: Годуновы теряют не только неправедным путем полученную власть, но и самую жизнь. Пресекся род Бориса Годунова.

1.4. Проблема власти и образ Самозванца

О реальном прототипе Самозванца В.О.Ключевский писал: «Его личность доселе остаетсязагадочной, несмотря на все усилия разгадать ее… Он в своей наружности вовсе не отражал своейдуховной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опасные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей…» (Ключевский, ч. III . т. III . с. 30-31)

«Я, кажется, рожден не боязливым:

Перед собой вблизи видал я смерть,

Перед смертию душа не содрогалась.

Мне вечная неволя угрожала,

За мной гнались – я духом не смутился

И дерзостью неволи избежал» (V , 278)

«Пушкинский Самозванец как человеческий тип и так, как он изображен, - новое явление для русского XVII века. Это человек, в котором личность преобладает над сословным , привычным и традиционным. Он весь – нарушение традиции. Монах – и не верит в бога, русский – прекрасно чувствует себя в Польше, в среде самой утонченной аристократии, русский царь (претендует на русский престол) – ведет себя как рядовой искатель приключений, государственный деятель – руководствуется поэтическими мечтами». (VI , 122) 1)

__________________________________________________________

1) Серман И.З. Пушкин и русская историческая драма 1830-х гг.//Пушкин: Исследования и материалы. Т . VI. Л ., 1969

«…ябедный черноризец;

Монашеской неволею скучая,

Под клобуком, свой замысел отважный

Обдумал я, готовил миру чудо –

И наконец из келии бежал

К украинцам, в их буйные курени,

Владеть конем и саблей научился;

Явился к вам; Димитрием назвался

И поляков безмозглых обманул» (V , 281-282)

В набросках предисловия к трагедии Пушкин писал: «Не говоря уже о том, что любовь весьма подходит к романтическому и странному характеру моего авантюриста, я заставил Дмитрия влюбиться в Марину, чтобы лучше оттенить ее необычный характер. У Карамзина он лишь бегло очерчен». То же можно сказать и о том, как у историка очерчен характер Самозванца. Пушкин поясняет свой взгляд на него: «У Дмитрия много общего с Генрихом IV . Подобно ему он храбр, великодушен и хвастлив, подобно ему равнодушен к религии – оба они из политических соображений отрекаются от своей веры, оба любят удовольствия и войну, оба увлекаются несбыточными замыслами, оба являются жертвами заговоров». (Акад. В 10-ти тт. Т.7. С.112, 519-520)

«Виновен я: гордыней обуянный,

Обманывал я бога и царей,

Я миру мал; но не тебе, Марина,

Меня казнить; я прав перед тобою.

……………………………………...

Любовь мутит мое воображенье…» (V , 283)

Романтичность героя заключается не только в способности полюбить женщину. Помыслами и поступками Самозванца руководит авантюрная мечта стать государем российским.

Образ Самозванца несет в себе все характерные черты романтического героя: показан в развитии, находится над толпой, его внутренний мир не принимает объективной реальности. Эволюция персонажа видна в переходе от инока к царевичу.

«Давно, честный отец,

Хотелось мне тебя спросить о смерти

Димитрия царевича; в то время

Ты, говорят, был в Угличе» (V , 236)

Ссылка героя трагедии Григория Отрепьева на то, что он давно хотел допросить Пимена о гибели царевича соответствует рассказу Карамзина о постепенном созревании замысла Самозванца: Отрепьев, став приближенным патриарха Иова и посещая с ним дворец, «видел пышность царскую и пленился ею; изъявлял необыкновенное любопытство; с жадностию слушал людей разумных, особенно, когда в искренних, тайных беседах произносилось имя Димитрия царевича; везде, где мог, выведывал обстоятельства его судьбы несчастной и записывал на хартии. Мысль чудная уже поселилась и зрела в душе мечтателя, внушенная ему, как уверяют, одним злым иноком: мысль, что смелый самозванец может воспользоваться легковерием россиян, умиляемых памятью Димитрия, и в честь небесного правосудия казнить святоубийцу! Семя пало на землю плодоносную: юный дьякон с прилежанием читал Русские летописи, и не скромно, хотя и в шутку, говаривал иногда чудовским монахам: «знаете ли, что я буду царем на Москве?» (XI , 75)

«Кровь русская, о Курбский, потечет!

Вы за царя подъяли меч, вы чисты.

Я ж вас веду на братьев: я Литву

Позвал на Русь, я в красную Москву

Кажу врагам заветную дорогу!..

Но пусть мой грех падет не на меня –

А на тебя, Борис-цареубийца!» (V , 288)

Как человек новой эпохи, Отрепьев имеет немало черт, роднящих его с Басмановым и даже с Борисом Годуновым. Но Лжедимитрий, несмотря на свое непомерное честолюбие, был свободен от старобоярских амбиций, более откровенен и народен.

Таким образом, в данном персонаже возникают четыре конфликта между служением и неслужением: субъективным и объективным восприятием действительности – добром и злом, миром и духовной жизнью. Теперь руководством к действию становится собственная воля, ограниченная лишь требованием к Дмитрию Иоанновичу отказаться от всего, что касается его прошлого. Свержению Лжедимитрия с престоласпособствовало то, что он оскорбил чувства матери убитого царевича, имя которого он возложил на себя, настойчиво требуя уничтожения могилы царевича Димитрия, чтобы подтвердить свои измышления о том, что вместо наследника престола был убит другой мальчик.

Ни польские магнаты, ни русские бояре, готовые перейти на сторону самозванца, ни Марина не верят в подлинность взятой на себя Лжедимитрием роли. В это верит только народ, сочетающий в своем воображении легенду о мученической смерти святого царственного младенца, заколотого злодеями по приказу Годунова, и доверие к самозванцу, который воспринимается как живой Димитрий.

Легенда о Димитрии.

Легенда о Димитрии связана с пониманием механизма управления, воздействия на народ. С этим тесно связана сцена, исключенная из печатной редакции, но, безусловно, важная – «Ограда монастырская». В ней есть отрывок, который объясняет появление воскресения ДимитрияИоанновича:

«Чернец.

Слушай: глупый наш народ

Легковерен: рад дивиться чудесам и новизне;

А бояре в Годунове помнят равного себе;

Племя древнего варяга и теперь любезно всем.

Ты царевичу ровесник... Если ты хитер и тверд...

Понимаешь?

(Молчание)

Григорий.

Понимаю.

Чернец.

Что ты скажешь?

Григорий.

Решено!

Я – Димитрий, я – царевич.

Чернец.

Дай мне руку: будешь царь» (V , 324-325)

В этой цитате показано формирование легенды. Григорий решил воплотить, провести в жизнь легенду, которая оказала влияние на сознание людей, так как изначально было сомнение в убийстве царевича Димитрия. Отрепьев использовал эту неоднозначность, колебания в народе, и благодаря данному факту, укрепил свое положение в новой роли.С легендой непосредственно связан внутренний конфликт Григория: отрепьева не признает Марина как самостоятельную, отдельную личность, а только как царевича. Он не находит счастья: «Она меня чуть-чуть не погубила».

Роль легенды является сюжетообразующей. С ней связано большее число конфликтов. Борис Годунов уходит из жизни, чувствуя, роковую вину перед своей совестью. Григорий Отрепьев и Димитрий Иоаннович стали одним действующим лицом, но внутренний разлад у бывшего инока остался. Поляки предпочитают считать Отрепьева царевичем. У них конфликт между честью и жаждой наживы склоняется к последней.Отношение к патриарху и другим деятелям церкви в народе из-за легенды о Димитрии меняется. Народ предпочитает не верить в то, что подлинный царевич мертв, а другой – лишь Самозванец, преданный анафеме. В народе конфликт между верой и суеверием клонится к последнему . Центральный конфликт произведения - служение и неслужение – решается в пользу измены. Легенда разрешает большинство из формальных противоречий и обостряет внутренние .

Окружение Самозванца и его художественное воплощение.

Окружение Самозванца и бояр Годунова привлекают к их властителям разные побуждения. Важно отметить, что царю служат из вынужденной необходимости, верности присяге. Бояре этим самым поддерживали порядок в своей стране. Окружение Самозванца формировалось из стремления получить власть, материальные блага. Они - воевода Мнишек, Вишневецкий, Курбский и др. - были носителями хаоса, им необходимо было свергнуть порядок для удовлетворения личных амбиций. Pater Черниковский стремится еще достигнуть присоединения России к Польше на церковной основе, принятии католичества. Для данного персонажа католицизм не только средство к достижению власти, но и духовный диктат целому народу:

«Самозванец.

Нет, мой отец, не будет затруднения;

Я знаю дух народа моего,

В нем набожность не знает исступления:

Ему священ пример царя его.

Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.

Ручаюсь я, что прежде двух годов

Весь мой народ, вся северная церковь

Признают власть наместника Петра» (V , 269)

Это объяснение из сцены «Кремль. Дом Виневецкого».

Деятели церкви и их художественное воплощение.

Под деятелями церкви понимаются такие действующие лица, как летописец Пимен, патриарх, игумен; бродяги-чернецы Мисаил и Варлаам.

Патриарх и игумен, представители высшей церковной иерархии, в произведении противопоставлены pater -у Черниковскому. Возникает конфликт между православием и католичеством. Церковь предлагает свой неполитический, невоенный способ решения общественной беды. Сцена «Царская дума»:

«Во Кремль святые мощи

Перенести, поставить их в соборе

Архангельском; народ увидит ясно

Тогда обман безбожного злодея

И мощь бесов исчезнет яко прах» (V , 292)

Мисаил и Варлаам, бродяги-чернецы, представляют низшеедуховенство. В них можно проследить конфликт между формой и содержанием, обличием церковных служителей и мирским поведением. Систему ценностей бродяг-чернецов представляет цитата из сцены «Корчма на литовской границе»:

«Что тебе Литва так слюбилась ? Вот мы, отец Мисаил, да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!..»

Они не являются носителями религиозных основ по сути своей, представляют собой тип героя-плута, так же как и Отрепьев, только менее удачливы. Истинным служителем православия по своему содержанию можно назвать только Пимена, так как он сам говорит в пользу этого в сцене «Ночь. Келья в Чудовом монастыре»:

«Я долго жил и многим насладился;

Но с той поры лишь ведаю блаженство,

Как в монастырь Господь меня привел» (V , 234)

1.5. Художественное воплощение народа в произведении «Борис Годунов» А.С.Пушкина и раскрытие проблемы власти в образах представителей народа.

Народ – одно из действующих лиц в трагедии, непосредственно связанное с проблемой власти. Влияние, воздействие на мнение этого персонажа позволяет правителю занять выгодное положение или быть свергнутым. В сцене «Кремлёвские палаты» речь между Шуйским и Воротынским касается этой проблемы в следующем отрывке:

«Шуйский.

Что ж?

Когда Борис хитрить не перестанет,

Давай народ искусно волновать,

Пускай они оставят Годунова,

Своих князей у них довольно, пусть

Себе в цари любого изберут» (V , 222)

В этом отрывке показан один из способов воздействия на народ: волнение, которое позволило разрушить веру в Бориса Годунова. Он сумел расположить к себе другими мерами:

«А он умел и страхом и любовью

И славою народ очаровать»(V , 223)

Интересно, что народ составляют персонажи, которые имеют своё собственное мнение на положение вещей. Это хорошо показано в сцене «Девичье поле. Новодевичий монастырь»:

«Народ (на коленях. Вой и плач).

Ах, смилуйся, отец наш ! властвуй нами!

Будь наш отец, наш царь!

Один (тихо).

О чём там плачут?

Другой.

А как нам знать? то ведают бояре,

Не нам чета.

Баба ( c ребёнком).

Ну, что ж? как надо плакать,

Так и затих! вот я тебя! вот бука!

Плачь, баловень!

(Бросает об земь. Ребенок пищит.)

Ну, то-то же» (V , 227)

В этой цитате раскрывается конфликт общего и частного, субъективного и объективного. Внешняя победа принадлежит объективному, по классицизму здесь служение преобладает над неслужением.

Юродивый в сцене «Площадь перед собором в Москве» выражает свою позицию царю:

« Народ.

Царь, царь идет.

(Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню. Бояре.)

Юродивый.

Борис, Борис! Николку дети обижают.

Царь.

Подать ему милостыню. О чем он плачет?

Юродивый.

Николку маленькие дети обижают...

Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.

Бояре.

Поди прочь, дурак! схватите дурака!

Царь.

Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.

(Уходит.)

Юродивый (ему вслед).

Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит» (V , 300)

С этической точки зрения Годунова в народе не принимают. Во время противостояния Самозванца народ изменил Годунову. В сцене «Лобное место» показан перелом в сознании людей:

« Пушкин (на амвоне).

Московские граждане,

Вам кляняться царевич приказал.

(Кланяется).

Вы знаете, как промысел небесный

Царевича от рук убийцы спас;

Он шел казнить злодея своего,

Но Божий суд уж поразил Бориса.

Димитрию Россия покорилась;

Басманов сам с раскаянием усердным

Свои полки привел ему к присяге.

Димитрий к вам идет с любовью, с миром.

В угоду ли семейству Годуновых

Подымите вы руку на царя

Законного, на внука Мономаха?

Народ.

Вестимо, нет» (V319)

В этом отрывке показан отход от служения верности присяге.В конфликте между хаосом и порядком победил первый:

« Мужик на амвоне.

Народ, народ! В Кремль! В царские палаты!

Ступай! Вязать Борисова щенка!

Народ (несется толпою).

Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий!

Да гибнет род Бориса Годунова!» (V ,320)

В этом порыве в народе снова возникают две позиции: истребить весь род или признать невинность детей царя. В сцене «Кремль. Дом Борисов. Стража у крыльца» показано данное противоречие:

« Один из народа.

Брат да сестра! Бедные дети,что пташки в клетке.

Другой.

Есть о ком жалеть? Проклятое племя!

Первый.

Отец был злодей, а детки невинны.

Другой.

Яблоко от яблони недалеко падает».

Народ не превратился в убийцу. Его опередили бояре:

«Масальский.

Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит). Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царьДимитрий Иванович!

Народ безмолвствует» (V , 322)

В этом отрывке видно, что появляется конфликт между повиновением новому царю и неповиновением из-за этического неприятия преступления. Последнее противоречие остается открытым и пророчит падение Самозванца.

Все писавшие о Борисе Годунове Пушкина отмечали, что народ выступает в трагедии как независимая историческая сила, что он присутствует в списке действующих лиц, и это определяет его суверенное значение в трагедии. Отношение к народу отличает трагедию Пушкина не только от других исторических драм его времени, но даже от хроник Шекспира, где народ не действует независимо от борющихся за власть членов королевских семейств и родов.

Таким образом, народ в трагедии «Борис Годунов» выступает грозной, во многом непредсказуемой силой, способной склонить политические весы в ту или иную сторону.

Анализ конфликтов трагедии.

Проблема власти непосредственно связана с обозначением конфликта каждого из действующих лиц. Противоречия представлены внешние и внутренние. Первые имеют разрешение, но не всегда. В последней сцене внешний конфликт остается открытым: народ не выбрал нового царя. Противоречие у Бориса Годунова между чистойсовестью и жаждой власти формально решилось в пользу корысти, но внутренний разлад остался. Конфликты имеют этический и философский смысл. К философскому противоречию относится выбор между духовной жизнью и светской, между принужденным выбором царя-преступника и анархией. К этическому конфликту следует отнести соотношение чести, совести и денег. Философские и этические конфликты носят как внешнее выражение, так и на уровне психологическом. В драме «Борис Годунов» есть конфликт культур католической и православной. Это противоречие имеет объективный уровень и проявляется на всех действующих лицах.

Заключение.

Пушкин придавал совершенно особое значение успеху и неуспеху своей трагедии. В набросках к предисловию читаем: «С величайшим отвращением решаюсь я выдать в свет «Бориса Годунова». Успех или неудача моей трагедии будет иметь влияние на преобразование драматической нашей системы… Х отя я вообще довольно равнодушен к успеху или неудаче своих сочинений, но, признаюсь, неудача «Бориса Годунова» будет мне чувствительна, а я в ней почти уверен… признаюсь искренно, неуспех драмы моей огорчил бы меня, ибо я твердо уверен, что нашему театру приличны законы драмы шекспировой, а не придворный обычай трагедий Расина…» 1)

В «Борисе Годунове» личная фабула была оттеснена на задний план широкой фактически-документальной исторической фабулой. Это вызвало массу действующих лиц и особым монтажем сцен (в трагедии их 24).

Пушкин раскрывает драматическую сложность исторических обстоятельств царствования Годунова, разнообразие и историческую обусловленность характеров, вовлеченных в политическую и социальную борьбу. Поэтому он не может однозначно интерпретировать причины и следствия событий, не может возложить нравственную ответственность за них ни на Годунова, ни на Самозванца, ни на Шуйского, Басманова или других действующих лиц трагедии. Суд над ними – это суд над временем и над всеми участниками событий, начиная с царя, а кончая представителями народа.

1) Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.-Л., 1968.С.147-148

По-новому интерпретируя жанр трагедии, создавая свой, до того не имеющий в русской драматургии прецедентов, стиль, Пушкин сделал доминантой такой новой трагедии изображение человека в истории. Жизнь, страдания и смерть Бориса Годунова в его изображении имеют своим основанием вечные коллизии нравственных и политических аспектов государственной власти. Лжедимитрий заинтересовал его как яркая индивидуальность, личность, несущая в себе разрушение, характер, типичный для переломной, кризисной эпохи.

В 1830 г. Пушкин писал: «Драма стала заведовать страстями и душою человеческою. Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах – вот чего требует наш ум от драматического писателя» (Акад. В 10 тт. Т.7. С.147).

«Борис Годунов» - самое вольнодумное драматическое произведение русской литературы, до сих пор не разгаданное театром, - явилось, как и задумал Пушкин, началом радикальной перестройки жанра трагедиив России.

В процессе работы над темой был сделан ряд выводов. На произведение А.С.Пушкина «Борис Годунов» повлияло творчество других писателей. Традиция Шекспира состоит в обрисовке психологического конфликта Бориса Годунова, опоре на народный театр. «История государства Российского» Н.М.Карамзина была использована в качестве одного из источников фабулы. Лирические произведения А.С.Пушкина раскрывают тему властиразными методами. Оды «Наполеон», «Вольность» носят черты классицизма, а эпиграмма составляла контраст серьезным жанрам. Образ Александра I послужил для создания ноэля «Сказки», эпиграммы «Воспитанный под барабаном». Для А.С.Пушкина было важно осмысление Наполеона в одах «Наполеон», «Наполеон на Эльбе». Проблема власти имеет место в лирике и после написания «Бориса Годунова»: «Анчар» (1828), «Олегов щит» (1829), «К бюсту завоевателя» (1829), «К вельможе» (1830), «Перед гробницею святой» (1831), «Вновь я посетил...» (1835), «Мирская власть» (1836). После 1825 года образы Петра I , Емельяна Пугачева переосмысливались как носители власти.

Критическая литература имеет множество взглядов на трагедию «Борис Годунов». Каждый из периодов исследования трагедии А.С.Пушкина вносил собственное влияние. В современный для написания «Бориса Годунова» этап выделилось несколько точек зрения. В.Г.Белинский, Н.И.Надеждин, Н.А.Полевой говорили об отсутствии целостности и большом влиянии Н.М.Карамзина. Н.В.Гоголь в своей статье утверждал, что А.С.Пушкин достиг сочувствия у читателей, а значит, смог написать работу на высоком уровне. В советский период был выбран идеологический критерий для оценки произведений. Нужно было видеть в народе революционные массы, упоминать цитаты Ленина о трактовке последней фразы в драме. Все статьи этого периода разбирают произведение относительно народа (Г.А.Гуковский, Б.В.Томашевский, Д.Д.Благой). На современном этапе идеологического диктата нет. Авторы (С.А.Фомичев, Л.М.Лотман) разбирают драму в соответствии с традицией А.С.Пушкина, рассматривая каждый образ с позиции исторической объективности.

Проблема власти раскрывается через конфликты действующих лиц, их взаимодействие. Основными героями произведения являются Борис Годунови Самозванец. Остальные персонажи примыкают к ним. А.С.Пушкин развенчивает каждого из низ за то что один злодей скрытый, а другой открыто ведет иноземцев на свою родину, на убийство или свержение царя.

В школьном курсе трагедию «Борис Годунов» А.С.Пушкина возможно рассмотреть при углубленном изучении в специализированных классах, исходя из особенностей усвоения конкретного школьного коллектива.

Рассмотренную тему лучше давать в 9, 10 классах в качестве дополнительного материала для подготовки к экзаменам: сочинению, литературе (у). Оптимальное количество уроков – от 5 до 7.

1. Учащиеся получают домашнее задание: прочтение текста «Борис Годунов» А.С.Пушкина, записать в тетради все конфликты действующих лиц, выявить главные и второстепенные противоречия: между действующими лицами, среди устремлений внутри одного персонажа, между государствами и в пределах России (на уровне общества).

2. (1-ый урок) Учитель проверяет домашнее задание, устраняет ошибки, дополняет работы учеников. Дома школьники изучают историю создания произведения и комментарии к тексту.

(2-ой урок) Материалом для занятия служит объяснение различий между театрами: Шекспира, Расина, русским народным. Внеклассная работа состоит в подборе примеров из текста и комментарии, исходя из изученного на уроке

(3-ий урок) Рассказ о влиянии на произведение следующих источников: Н.М.Карамзина, В.Скотта, русских летописей. Дома ученики подбирают материал, цитаты из текста.

(4-ый урок) Показать проблему власти в контексте всего творчества А.С.Пушкина. Внеклассная работа учащихся состоит в подготовке к сочинению.

3. (5-6 уроки) Написание сочинения

(7-ой урок) Анализ ошибок в работах учащихся.

При сокращении данного курса теоретический материал дается в меньшем объеме и на написание проверочной работы отводится один урок.

Литература

I Тексты

1. Карамзин Н.М.: М.-Л., 1964

2. Памятники литературы древней Руси: Конец XVI – начало XVII вв :/ Сост. и общ. Ред. Л.Дмитриева и Д.Лихачева.- М., 1987.

3. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Л. АН СССР. 1935-48.

4. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Л.,АН СССР, 1935.-Т.7

5. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 15 тт.- М. 1957. т.5.

6. Пушкин А.С. Борис Годунов/Предисловие подгот. текста. Статья С.А.Фомичева. Комментарии Л.М.Лотман.- СПб.:Академический проект. 1996.

II Критика

1. Алексеев М.П. Пушкин Сравнительно-исторические исследования. Л., 1984

2. Благой Д.Д. Мастерство Пушкина. М., 1955

3. Благой Д.Д. Душу в заветной лире. М., 1979

4. Большой энциклопедический словарь.-2-е изд. перераб. и доп. М.: Большая Российская энциклопедия,1998.

5. Брюсов В.Я. Избранные сочинения. В 2 т. М., 1955. Т.2.

6. Веневитинов Д.В. Стихотворения. Проза. Л., 1980.

7. Гладков А. Театр: Воспоминания и размышления. М., 1980 т.7

8. Гоголь Н.В. Соч.: В 6 тт.-М., 1959. Т.6.

9. Городецкий Б.П. Драматургия Пушкина. М.-Л., 1953

10. Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979.

11. Лихачев Д.С. Панченко А.М. Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984.

12. Мейерхольд В.Э. Пушкин-режиссер // Звезда. 1936 №9

13. Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С.254-270

14. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю.Шведовой.М. 1991

15. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Изд. АН СССР. М.-Л., 1939.

16. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Изд. АН СССР. М.-Л., 1941.

17. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Изд. АН СССР. М.-Л., 1936.

18. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Изд. АН СССР. М.-Л.,1986.

19. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии №18. Изд. АН СССР. М. 1980

20. Пушкин в русской критике. Сборник статей./Вступ. ст. и примеч. В.Дорофеева и Г.Черемина. М.,1950

21. Рассадин С т. Драматург Пушкин. Поэтика. Идеи. Эволюция. М. 1977

22. Русские писатели XIX века о Пушкине./Ред. Текстов и предисловие А.С.Долинина. Л.1938

23. Светлое имя Пушкин./Сост., коммент. В.В.Кунина. –М ., 1988

24. Томашевский Б. Пушкин. Изд. АН СССР. М.-Л. 1956. Кн.1

25. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.-Л., 1968

Пушкин задумал "Бориса Годунова" как историко-политическую трагедию. Драма "Борис Годунов" противостояла романтической традиции. Как политическая трагедия она обращена была к современным вопросам: роли народа в истории и природы тиранической власти.

Если в "Евгении Онегине" стройная композиция проступала сквозь "собранье пестрых глав", то здесь она маскировалась собраньем пестрых сцен. Для "Бориса Годунова" характерно живое разнообразие характеров и исторических эпизодов. Пушкин порвал с традицией, при которой автор закладывает в основу доказанную и законченную мысль и далее украшает ее "эпизодами".

С "Бориса Годунова" и "Цыган" начинается новая поэтика; автор как бы ставит эксперимент, исход которого не предрешен. Смысл произведения — в постановке вопроса, а не в решении его. Декабрист Михаил Лунин в сибирской ссылке записал афоризм: "Одни сочинения сообщают мысли, другие заставляют мыслить". Сознательно или бессознательно, он обобщал пушкинский опыт. Предшествующая литература "сообщала мысли". С Пушкина способность литературы "заставлять мыслить" сделалась неотъемлемой принадлежностью искусства.

В "Борисе Годунове" переплетаются две трагедии: трагедия власти и трагедия народа. Имея перед глазами одиннадцать томов "Истории..." Карамзина, Пушкин мог избрать и другой сюжет, если бы его целью было осуждение деспотизма царской власти. Современники были потрясены неслыханной смелостью, с которой Карамзин изобразил деспотизм Грозного. Рылеев полагал, что Пушкину именно здесь следует искать тему нового произведения.

Пушкин избрал Бориса Годунова — правителя, стремившегося снискать народную любовь и не чуждого государственной мудрости. Именно такой царь позволял выявить закономерность трагедии власти, чуждой народу.

Борис Годунов у Пушкина лелеет прогрессивные планы и хочет народу добра. Но для реализации своих намерений ему нужна власть. А власть дается лишь ценой преступления, — ступени трона всегда в крови. Борис надеется, что употребленная во благо власть искупит этот шаг, но безошибочное этическое чувство народа заставляет его отвернуться от "царя-Ирода". Покинутый народом, Борис, вопреки своим благим намерениям, неизбежно делается тираном. Венец его политического опыта — циничный урок:

Милости не чувствует народ:
Твори добро — не скажет он спасибо;
Грабь и казни — тебе не будет хуже.

Деградация власти, покинутой народом и чуждой ему, — не случай, а закономерность ("...государь досужною порою/ Доносчиков допрашивает сам"). Годунов предчувствует опасность. Поэтому он спешит подготовить сына Феодора к управлению страной. Годунов подчеркивает значение наук и знаний для того, кто правит государством:

Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни —
Когда-нибудь, и скоро может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою —
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.

Царь Борис считает, что искупил свою вину (смерть Дмитрия) умелым управлением государством. В этом его трагическая ошибка. Добрые намерения — преступление — потеря народного доверия — тирания — гибель. Таков закономерный трагический путь отчужденной от народа власти.

В монологе "Достиг я высшей власти" Борис признается в преступлении. Он совершенно искренен в этой сцене, так как его никто не может слышать:

И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда... ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

Но и путь народа трагичен. В изображении народа Пушкин чужд и просветительского оптимизма, и романтических жалоб на чернь. Он смотрит "взором Шекспира". Народ присутствует на сцене в течение всей трагедии. Более того, именно он играет решающую роль в исторических конфликтах.

Однако и позиция народа противоречива. С одной стороны, народ у Пушкина обладает безошибочным нравственным чутьем, — выразителями его в трагедии являются юродивый и Пимен-летописец. Так, общаясь в монастыре с Пименом, Григорий Отрепьев заключает:

Борис, Борис! Все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить
О жребии несчастного младенца —
А между тем отшельник в темной келье
Здесь на тебя донос ужасный пишет:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда.

Образ Пимена замечателен по своей яркости и неординарности. Это один из немногих образов монаха-летописца в русской литературе. Пимен полон святой веры в свою миссию: усердно и правдиво запечатлевать ход русской истории.

Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.

Пимен наставляет молодого послушника Григория Отрепьева, советуя ему смирять страсти молитвой и постом. Пимен признается, что в молодости и сам предавался шумным пирам, "потехам юных лет".

Верь ты мне:
Нас издали пленяет слава, роскошь
И женская лукавая любовь.
Я долго жил и многим насладился;
Но с той поры лишь ведаю блаженство,
Как в монастырь господь меня привел.

Пимен был свидетелем смерти царевича Димитрия в Угличе. Он рассказывает подробности случившегося Григорию, не зная, что тот задумал стать самозванцем. Летописец надеется, что Григорий станет продолжателем его дела. В речи Пимена звучит народная мудрость, которая все расставляет по своим местам, всему дает свою строгую и верную оценку.

С другой стороны, народ в трагедии политически наивен и беспомощен, легко передоверяет инициативу боярам: "...то ведают бояре, / Не нам чета...". Встречая избрание Бориса со смесью доверия и равнодушия, народ отворачивается, узнав в нем "царя-Ирода". Но противопоставить власти он может лишь идеал гонимого сироты. Именно слабость самозванца оборачивается его силой, так как привлекает к нему симпатии народа. Негодование против преступной власти перерождается в бунт во имя самозванца. Поэт смело вводит в действие народ и дает ему голос — Мужика на амвоне:

Народ, народ! В Кремль! В царские палаты!
Ступай! Вязать Борисова щенка!

Народное восстание победило. Но Пушкин не заканчивает этим своей трагедии. Самозванец вошел в Кремль, но, для того чтобы взойти на трон, он должен еще совершить убийство. Роли переменились: сын Бориса Годунова, юный Федор — теперь сам "гонимый младенец", кровь которого с почти ритуальной фатальностью должен пролить подымающийся по ступеням трона самозванец.

В последней сцене на крыльцо дома Бориса выходит Мосальский со словами: "Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!"

Жертва принесена, и народ с ужасом замечает, что на престол он возвел не обиженного сироту, а убийцу сироты, нового царя-Ирода.

Финальная ремарка: "Народ безмолвствует" о многом говорит. Эта фраза символизирует и нравственный суд над новым царем, и будущую обреченность еще одного представителя преступной власти, и бессилие народа вырваться из этого круга.

Нельзя сказать, что трагедия А.С. Пушкина «Борис Годунов» обделена вниманием исследователей, но неисчерпаемость заключенных в ней смыслов снова и снова заставляет обратиться к ней.

Говоря о философии власти в пушкинской трагедии, нельзя не вспомнить прекрасные слова митрополита Анастасия: «“Борис Годунов” с его Пименом – это не что иное, как яркое отображение древней святой Руси; от нее, от ее древних летописцев, от их мудрой простоты, от их усердия, можно сказать, набожности к власти царя, данной от Бога, Пушкин сам почерпнул эту инстинктивную любовь к русской монархии и русским государям» .

Несомненно, власть в трагедии «Борис Годунов» имеет харизматическое измерение и осознается как связь с Божественным Промыслом, с Божественной волей, с Божественным благословением или Божественным гневом. И не случайно Борис, «приемля власть», обращается к покойному царю Феодору Иоанновичу:

Священное на власть благословенье.

Итак, власть осмысляется как дело великое, страшное и священное, как жребий, который может быть слишком тяжким: «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха». (Парадоксальным образом тяжелая шапка Мономаха ассоциируется – рифмуется – с «железным колпаком» юродивого.) Этот священный жребий может быть роковым для его недостойного носителя. С другой стороны, Божественный Промысл может не только щадить и сохранять, но и возвеличивать явно незаконного претендента, бессовестного Самозванца, если этот человек исполняет его волю. Вот что говорит о Самозванце Гаврила Пушкин:

Хранит его, конечно, Провиденье;
И мы, друзья, не станем унывать.

В финале трагедии посланный самозванцем Пушкин обращается к москвичам:

Не гневайте ж царя и бойтесь Бога.

Выстраиваются сложные диалогические и диалектические отношения между царем, народом и Богом. Как неправда царя, так и грех народа способны вызвать Божественный гнев и бедствия:

О страшное невиданное горе!
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли, –

уверен отшельник Пимен. К его словам мы еще вернемся.

Власть, царство, судьбы царей для народа не являются чем-то внешним, но становятся важным элементом духовной жизни, принимаются внутрь народной души, внутрь молитвы:

Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро –
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.

У современного человека может возникнуть вопрос: почему следует смиренно умолять Спасителя за темные деянья прежних царей, к которым потомки как будто не имеют отношения и в которых они невиновны? С православной точки зрения, этот вопрос лишний: судьбы царя и народа неразрывно связаны, за беззакония правителей отвечает народ, и, наоборот, властители несут ответ за беззакония народа. И если их подвиги и добро становятся залогом благополучия державы, то их грехи могут привести к бедствиям для страны. И следовательно, молясь за «великих царей», потомки молятся о самих себе, в том числе и за свои грехи и «темные деянья». Это всеобщая связь царя и народа, прошлого, настоящего и будущего.

Эта всеобщая связь обусловлена в трагедии ощущением священной, богоданной истории, как позднее скажет Пушкин в ответе П.Я. Чаадаеву: «История, которую нам Бог дал». Ибо чувство ответственности государя и народа перед Богом и взаимоответственности народа и царя невозможно без ощущения сакральности жизни, ее освящения, всеобщего предстояния Создателю. Примечательно перечисление того, что заповедует описывать Пимен Отрепьеву:

Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Пророчества и знаменья небесны.

Священный характер царства во многом определяется благочестием царей, их связью с монашеством и способностью ради Небесного Царства покинуть земное:

Подумай, сын, ты о царях великих.
Кто выше их? Единый Бог. Кто смеет
Противу их? Никто. А что же? Часто
Златый венец тяжел им становился:
Они его меняли на клобук.

Ниже мы постараемся показать, что отношение к иночеству, к монашескому подвигу является одним из определяющих критериев для характеристики царей в трагедии.

В «Борисе Годунове» можно выделить несколько типов властителей, каждый из которых имеет свое отношение к Промыслу, свое участие в его судьбах. Их пять: «разумный самодержец» (Иоанн III), «кающийся грешник, кающийся мучитель» (Иоанн Грозный), «царь-молитвенник» (Феодор), «легитимный макиавеллист» (Борис Годунов) и «нелегитимный макиавеллист, революционер» (Самозванец).

Тип «разумного самодержца» – это те цари, о которых Пимен говорит:

Своих царей великих поминают,
За их труды, за славу, за добро.

Иоанн III – один из них. Борис Годунов дает ему краткую, но исчерпывающую характеристику:

Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец.

В этом определении емко оценивается блестящее правление Иоанна III (1462–1505), в которое были присоединены к Москве Новгород, Тверь, Северские земли, свергнуто ордынское иго. Особенно подчеркивается разумность, то есть государственная трезвость, разумная осторожность, умеренность его политики. Иоанн III становится символом разумной строгости и жесткости, а также и государственной стабильности – того могущества, на котором почиет небесное благословение.

Гораздо более противоречивым является образ Иоанна Грозного. С одной стороны, он также вписан в эту череду великих царей. Но именно к нему относятся слова: «А за грехи, за темные деянья / Спасителя смиренно умоляют». В трагедии вспоминаются и славные дела Иоаннова царствия: взятие Казани, успешные войны с Литвой. Отрепьев говорит Пимену:

Как весело провел свою ты младость!
Ты воевал под башнями Казани,
Ты рать Литвы при Шуйском отражал,
Ты видел двор и роскошь Иоанна!

Но при этом Грозный назван «свирепым внуком разумного самодержца». И в трагедии присутствует страшная память об опричном терроре, кровавый пар которого не рассеялся и через 20 лет после смерти Грозного. Боярин Пушкин сравнивает правление Бориса с временами свирепого царя:

…Он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом всенародно
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?

Пушкиным здесь использованы сообщение А. Курбского из «Истории Ивана Грозного» о смерти князя Дмитрия Шевырева, посаженного на кол и певшего канон Иисусу , и рассказ о пытке Михаила Воротынского, когда царь лично участвовал в дознании и подгребал угли под пытаемого . Кстати сказать, Михаил Воротынский был знаменит тем, что в 1552 году первым ворвался в Казань и водрузил крест на башне, а в 1572 году спас Москву от татарского нашествия, разгромив Девлет-Гирея при Молодях. Всего через десять месяцев после этого он был взят по ложному обвинению в чародействе, пытан и умер на пути в ссылку. В трагедии «Борис Годунов» имя Воротынского становится символом чести, честности и прямоты, родового благородства, мужества и доверчивости. Именно такими чертами и наделен собеседник Шуйского Воротынский, которого в 1598 году уже не было в Москве.

В монологе Афанасия Пушкина Грозный предстает прямо-таки неким царем – гонителем христиан, даже богоборцем. Картина: мученик на колу славит Христа, а царь смотрит на это – вполне подходит для житий какого-нибудь святого времен Диоклетиана. Более того, в образ Грозного вносится нечто инфернальное, бесовское – «не к ночи будь помянут». Это как бы царь-демон, ночной упырь (нечто вроде образа Юстиниана в «Тайной истории» Прокопия). Как показывает А.С. Пушкин, эпоха Грозного оставила глубокий след в умах и душах деятелей Борисова времени, да и сам Борис – «продукт» опричнины: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач». Ряд эпитетов «татарин, зять Малюты, палач» имеет ассоциативный подтекст: в каком-то смысле времена Грозного воспринимаются как новое татарское иго. И не случайно их соседство в вопросах Отрепьева:

Я угадать хотел, о чем он пишет?
О темном ли владычестве татар?
О казнях ли свирепых Иоанна?

Но Пушкин сделал еще более глубокое наблюдение: Смутное время – следствие эпохи Грозного и возмездие за него . Вот слова Самозванца:

Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла.

Отметим в этой сентенции библейскую параллель – «вокруг меня народы возмутила». Это реминисценция из псалма 2: «Зачем мятутся народы» – «Вскую шаташася языци» (Пс. 2: 1). Псалом 2 имеет эсхатологическое значение: он говорит о восстании народов против помазанника Божия. Известно, кто возмущает народы – дух тьмы; и если мы вспомним предположение Афанасия Пушкина, что в Литве появился «некий дух во образе царевича», то, казалось, образ Грозного окончательно инфернализируется, если он усыновляет демонский призрак, которому приносятся человеческие жертвы («И в жертву мне Бориса обрекла»). Но подобное заключение было бы неверным. Вспомним монолог Пимена:

Царь Иоанн искал успокоенья
В подобии монашеских трудов.
Его дворец, любимцев гордых полный,
Монастыря вид новый принимал…
…здесь (то есть в Чудовом монастыре. – д. В.В. ) видел я царя,
Усталого от гневных дум и казней…
Он говорил игумену и братье:
«Отцы мои, желанный день придет…
Прииду к вам, преступник окаянный,
И схиму здесь честную восприму,
К стопам твоим, святый отец, припадши».
Так говорил державный государь,
И сладко речь из уст его лилася,
И плакал он. А мы в слезах молились,
Да ниспошлет Господь любовь и мир
Его душе страдающей и бурной .

Это кажущийся парадокс: монахи молятся о мучителе и его страдающей душе. Но, по православному учению, грешник страдает не меньше, чем обижаемый им, и если не в этой жизни, то в будущей. Иоанн Грозный страдал и мучился своими грехами и преступлениями и стремился к покаянию и очищению. Его стремление к монашеству показывает в нем жажду обновления, совлечения прежнего ветхого, гневного и злобного человека. Трагедия Грозного – трагедия недостойного носителя священной власти (что-то вроде недостойного священника), который грешит не из любви ко греху и не ради наслаждения и пользы, но потому, что из-за страстности, страдательности своей души не может не грешить, и потому он грешит и кается, встает и снова падает. И его некое оправдание – в том, что он не восхищает власть, а принимает ее по послушанию, он – как бы игумен земли святорусской: «А грозный царь явился игуменом смиренным». Грозный представляется кающимся грешником, который, тем не менее, не теряет харизмы власти и помнит о Царствии Небесном (что показывает его стремление к монашеству) и верен его идеалу, хотя и погрешает практически.

Царь Феодор – тип святого, или, лучше сказать, блаженного, на престоле:

А сын его Феодор? на престоле
Он воздыхал о мирном житие
Молчальника. Он царские чертоги
Преобразил в молитвенную келью…
Бог возлюбил смирение царя,
И Русь при нем во славе безмятежной
утешилась.

Это парадоксально, но лучшим царем, лучшим начальником, руководителем народной жизни оказывается тот царь, который ни во что не мешается, только молится и предстательствует перед Богом за народ. Напротив, человеческие, слишком человеческие, я бы сказал – гуманистические, усилия Бориса Годунова, не имеющие благодатной поддержки, неминуемо терпят крах и ведут к провалу и его, и народ.

А.С. Пушкин в уста Пимена вкладывает характеристику царствования Феодора, резко расходящуюся с оценкой, данной Н.М. Карамзиным, для которого «жизнь Федора была подобна дремоте, ибо так можно назвать смиренную праздность сего жалкого венценосца» . Главная черта характера Феодора – смирение, и оно оказывается «страшной силой» (по словам Ф.М. Достоевского). Внешне невидная, неброская жизнь Феодора завершается великой славой, дивным и страшным видением:

К его одру, царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И называть великим патриархом.
И все вокруг объяты были страхом,
Уразумев небесное виденье…
Исполнились святым благоуханьем,
И лик его как солнце просиял.

Рассказа об этом видении нет у Карамзина: очевидно Пушкин, для которого карамзинская «История государства Российского» была главным источником при работе над трагедией, почерпнул его из «Жития царя Феодора Иоанновича» , написанного патриархом Иовом – рукопись его могла храниться в Святогорском монастыре.

Пушкин в основном сохранил канву повествования святителя Иова, однако для нас важны те детали, на которые поэт обратил особое внимание. Упоминание о «необычайно светлом муже» и сравнение лица Феодора с сияющим солнцем особенно знаменательны после слов о «бурной душе» его отца Иоанна Грозного, а также о «кромешниках»: на смену мраку и буре приходит «тихий свет» любви, милость и прощение.

Достаточно важна деталь, отсутствующая в повествовании патриарха Иова, – благоухание в царских палатах:

Когда же он преставился, палаты
Исполнились святым благоуханьем.

Эта традиционная для агиографических повествований деталь понадобилась Пушкину для того, чтобы обозначить торжество святости над смертью: покои, где должен быть запах тления и смерти, исполнились райского благоухания, свидетельствующего о жизни и воскресении. Благоухание говорит о нетлении: мы увидим далее, что тема нетления и святости мощей будет развита Пушкиным в рассказе о царевиче Димитрии.

Итак, житие Феодора, вкратце представленное в трагедии, показано как осуществление идеала праведности на престоле, столь дорогого и для Руси, и для Византии; это – омолитвливание, охристовление всей жизни, в том числе и власти .

Какой же тип правителя представляет Борис Годунов? Данная нам ему характеристика «легитимный макиавеллист», безусловно, не исчерпывает всех граней его образа. Борис Годунов трагедии многосторонен. Первая грань его характера – стремление подчеркнуть законность правопреемства от прежних государей, стремление продолжать государственную традицию:

Наследую могущим Иоаннам –
Наследую и ангелу-царю!
О праведник! о мой отец державный!
Воззри с небес на слезы верных слуг
И ниспошли тому, кого любил ты…
Священное на власть благословенье:
Да правлю я во славе свой народ,
Да буду благ и праведен, как ты!

Эти проникновенные строки навеяны словами Н.М. Карамзина, относящимися, однако, к периоду междуцарствия: «Борис клялся, что никогда не дерзнет взять скипетра, освященного рукой усопшего царя-ангела, его отца и благотворителя» . Но если у Карамзина этими словами Борис отказывается от власти, то у Пушкина – принимает. Для поэта было важно подчеркнуть стремление Бориса внушить мысль о законности и благости его царствия, а также стяжать небесное благословение, почивавшее на молитвенном и благостном Феодоре.

Значимым является также призыв Годунова:

Теперь пойдем, поклонимся гробам
Почиющих властителей России.

Поклонение гробницам царей входило в церемониал царского венчания, но значимо само введение темы почитания «гробов». Отсюда протягивается нить к позднейшему стихотворению «Два чувства дивно близки нам» (1830):

Два чувства дивно близки нам –
В них сердце обретает пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основаны от века
По воле Бога Самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.

Тема почитания гробниц, кладбищ в пушкинском творчестве достаточно исследована , тем не менее, следует подчеркнуть, что поклонение гробам в драме носит не только церемониальный характер и не только служит легитимизации власти Бориса, но и вносит светлую черту в его характер – благоговейное отношение к усопшим .

О Годунове восторженно отзывается Басманов: «Высокий дух державный». И действительно, в речах Бориса заметны не только опытность, но и глубокий государственный ум, в котором органично сочетаются традиционализм, широта взгляда и способность к введению новшеств. Вот его предсмертные наставления сыну:

Не изменяй теченья дел. Привычка –
Душа держав…
Со строгостью храни устав церковный.

С другой стороны, в разговоре с Басмановым он высказывает желание уничтожить местничество:

Пускай их спесь о местничестве тужит;
Пора презреть мне ропот знатной черни
И гибельный обычай уничтожить.

Сыну он заповедует быть открытым к иностранцам :

Будь милостив, доступен к иноземцам,
Доверчиво их службу принимай.

Борис прекрасно понимает пользу учения и просвещения:

Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты сможешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки!
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни…
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать .

Эта сентенция – не только верное историческое наблюдение; для Пушкина она имеет программный характер: от этих слов протягивается нить к более поздним «Стансам» (1826), где о Петре I говорится:

Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье.

Борис исполнен глубокого царственного достоинства:

Какой разительный контраст с суетливой болтовней Самозванца, с его манерой раздавать несбыточные обещания и льстить всем!

Чувство государственного достоинства ощущается и в политике, проводимой Борисом. Он отказывается от помощи шведского короля в подавлении мятежа и отражении польского вторжения:

Но не нужна нам чуждая подмога;
Cвоих людей у нас довольно ратных,
Чтоб отразить изменника и ляха.
Я отказал.

Хотя на поверку иноземные войска оказываются единственно надежными, Борис не принимает шведскую помощь, зная, как дорого придется за нее заплатить. Опять-таки, какой контраст с Самозванцем, указывающим «врагу в Москву заветную дорогу».

Итак, Борис предстает человеком, исполненным великого государственного ума и огромных способностей – но способностей безблагодатных!

Примечателен отзыв Воротынского:

А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.

Здесь ключевым является слово «очаровать». Для нас оно уже мало что значит, но Пушкин и современники прекрасно помнили его первоначальное значение – «чаровать, околдовывать».

Весьма показателен контраст между сценами «Келья в Чудовом монастыре» и «Царские палаты», разделенными лишь сценой «Палаты патриарха». Пимен с восторгом говорит о благочестии и любви к монашеству прежних царей, а о Борисе говорится, что

…его любимая беседа:
Кудесники, гадатели, колдуньи –
Все ворожит, что красная невеста.

Обращение Годунова к ворожеям и колдунам – факт исторический, который Пушкин, безусловно, знал, благодаря Карамзину . Однако для нас важно, что Пушкин выбрал именно эту черту в его характере, очевидно для того, чтобы показать безблагодатность Бориса, его связь с инфернальными силами. Парадоксальным образом христианский государь облекается в одежды Фауста. Это не случайно, потому что у них общая философская и психологическая установка – стремление к счастью. Обратим внимание на монолог Бориса:

Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. Не так ли
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?

Эти слова живо напоминают раннее юношеское стихотворенье Пушкина «К***» («Не спрашивай, зачем унылой думой…»; 1817):

Кто счастье знал, тот не узнает счастья,
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно.

Подобную установку можно охарактеризовать как гедонистическую и языческую. Трагедия Бориса в том, что для него предмет сладострастного вожделения – власть, которая для христианина является священным долгом, но никак не предметом вожделения. И то, что власть – это, прежде всего, долг, прекрасно понимает сам Годунов. Вот как он обращается к боярам:

Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!

Происходит словно бы раздвоение личности: Борис разный на людях и наедине с самим собой, он – блюститель церковного устава и вопрошатель колдунов; царь, понимающий власть как великую священную обязанность и властолюбец, вожделеющий ее ради наслаждения и счастья. Из его монолога становится ясно, что даже добро он делает своекорыстно:

Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать –
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.

Становится ясно, что Борис делал добро не ради Бога, не ради Христовых заповедей и даже не ради людей, не для самого народа, а чтобы возбудить народную любовь к себе. Пушкин показывает эгоистический, самостный характер «благотворительности» Бориса:

Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы…

Это тройное «я» лучше, чем что-либо, характеризует эгоизм и прагматизм Бориса.

Весьма характерны также слова: «Вот черни суд: ищи ж ее любви!». Сам пессимизм, выраженный в этих словах Бориса, а также его конечный выбор между страхом и любовью в пользу страха, напоминают суждения Николо Макиавелли: «Если уж выбирать между страхом и любовью, то надежнее выбирать страх. Ибо о людях можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, но когда у тебя явится в них нужда, то они тотчас от тебя отвернутся» .

Важно и другое: Борис на самом деле не любит народа, а ищет его любви: он выступает как популист, как макиавеллист, как прагматик, как политический технолог, подобный технологам XX века. И это отлично чувствует народ. Уже в самой сцене избрания на царство чувства, которые испытывает народ (по крайней мере, его часть) – это холодность и отстраненность, показанные Пушкиным не без некоторой доли иронии в сцене «Девичье поле»: «Один (тихо): О чем так плачут? / Другой : А как нам знать? То ведают бояре. / Не нам чета».

Иными словами, так называемое «избрание» для народа – чужое дело, боярские игры. Еще больше иронии чувствуется в словах: «Один : Все плачут. / Заплачем, брат, и мы.
Другой : Я силюсь, брат, / да не могу. Первый : Я также. Нет ли луку?»

Народ отчетливо осознает безблагодатность власти Бориса: «Вот ужо им будет, безбожникам». И бедствия, обрушивающиеся на Русь, воспринимаются как наказание за избрание безблагодатного, преступного царя:

О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы Бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.

В этом – высший суд носителя народной праведности отшельника Пимена. Помимо прямого смысла – избрание убийцы невинного ребенка, здесь есть и другой план – смена государственной и нравственной парадигмы. Во-первых, царь уже не даруется от Бога, не восходит «по природе», а избирается, нарекается народом, он – «само-деланный» царь. Во-вторых, Борис становится «цареубийцей» еще и потому, что, восходя через убийство на престол, он попирает законность, самые основы царской власти, убивает «царственность», если так можно сказать, и в каком-то смысле является революционером. Характерна параллель к этим словам Пимена в стихотворении «Андрей Шенье» (1825):

О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!

Вершина народной оценки Бориса – слова юродивого: «Нельзя молиться за царя Ирода, Богородица не велит». Ирод не только детоубийца, он еще и гонитель Христа.

Это отношение к себе чувствует Борис и отвечает на него злобой.

Возможно, желание Годунова в начале своего единоличного правления продолжать традиции Феодорова царствования искренне, но, тем не менее, в нем живы и иные воспоминания; не случайно Шуйский говорит о нем: «Зять Малюты, зять палача и сам в душе палач».

Боярин Афанасий Пушкин так определяет правление Годунова: «Он правит нами / Как царь Иван (не к ночи будь помянут)», хотя и оговаривается, что «явных казней нет». Эта характеристика имеет несколько мотиваций. Первая – недовольство родовитого боярина, чьи сословные интересы ущемляет верховная власть: «Вот, Юрьев день задумал уничтожить». Второй слой – отвращение порядочного человека к наушничеству и доносительству:

Мы дома, как Литвой,
Осаждены неверными рабами;
Все языки, готовые продать,
Правительством подкупленные воры.

И, возможно, на самом глубинном уровне – отвращение к детоубийце.

Сам Борис Годунов обращается к наследию Грозного. Не случайно он грозит Шуйскому:

Клянусь, тебя постигнет злая казнь –
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.

После вторжения Самозванца от угроз царь переходит к делу:

Кому язык отрежут, а кому
И голову – такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся – глядь – лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порой
Доносчиков допрашивает сам.

Эта картина напоминает худшие времена Грозного – те, которые вспоминал боярин Афанасий Пушкин.

В конце концов Борис Годунов прямо ссылается на пример Иоанна Грозного:

Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн…
Так думал и его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро – не скажет он спасибо.
Грабь и казни – тебе не будет хуже.

Таким образом, царь, начавший с обета «щадить жизнь и кровь и самих преступников» , стремившийся быть «благим и праведным, как Феодор Иоаннович», кончает террором в духе Иоанна Грозного. Но если на стороне Иоанна было народное доверие и желание народа терпеть все от законного «природного царя», то Борис был лишен всего этого: «мнение народное» было не за него.

Тем не менее, перечисленные черты не исчерпывают характера Годунова, иначе не состоялся бы драматический конфликт: вся суть трагедии состояла бы лишь в заслуженной погибели закоренелого злодея. Но суть проблемы состоит в том, что Борис вовсе не представляет собой злодея типа Яго, Макбета или Ричарда III – людей, сознательно возненавидевших добро и готовых идти до последних пределов зла. Борис Годунов в трагедии является не только как умный человек и великий правитель, но и любящий отец: он всей душой сострадает дочери, потерявшей жениха, а сын «ему дороже душевного спасенья». В общении с детьми пробуждаются лучшие его стороны: в завещании сыну он заповедает ему творить милосердие, соблюдать достоинство, «хранить святую чистоту», «со строгостью блюсти устав церковный». Борис всеми силами стремиться скрыть от сына свое преступление, и не только потому, что боится потерять его уважение, но и для того, чтобы сохранить его от греха. Характерно одно место из его предсмертного разговора с сыном:

Но я достиг верховной власти… чем?
Не спрашивай. Довольно: ты невинен,
Ты царствовать теперь по праву станешь.
Я, я за все один отвечу Богу.

В сопереживании беде дочери у Бориса просыпается совесть и чувство вины:

Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить,
Безвинная, зачем же ты страдаешь?

Путем многих страданий Борис Годунов понимает значение совести как голоса Божия, ее смысл в жизни человека как основы его самостоянья и покоя:

Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… Едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою.

Эти слова напоминают изречение Иоанна Златоуста из «Толкования на 2-е послание к коринфянам»: «Ибо похвала наша – свидетельство совести нашей, то есть совесть, не могущая нас осудить; и даже если мы претерпеваем тысячи бедствий, то достаточно для утешения нашего, а скорее – не только для утешения, но и для увенчания, чистой совести, свидетельствующей нам, что мы претерпеваем сие не из-за чего-то дурного, но угодного Богу» .

Однако посреди бедствий, посещающих Бориса, ему не дано утешения в своей совести. Трагедия Годунова как раз и состоит в мучениях нечистой, больной совести:

Но если в ней единое пятно
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

В этом фрагменте заметно влияние церковной письменности и церковной фразеологии. Выражение «душа сгорит» имеет параллель как в словах апостола Павла о «сожженных совестью» (1 Тим. 4: 2), так и в изречении Иоанна Златоуста: «Мы греха не боимся, который воистину ужасен и огнем поедает совесть» .

Выражение «яд в сердце» также типично для церковной литературы; оно встречается, в частности, в «Пастыре» Ерма (см.: Видения. 3.9.7) и в других местах.

Наконец, знаменитые слова «и мальчики кровавые в глазах». На первый взгляд, с ними все просто: существует диалектное псковское выражение «до кровавых мальчиков», которым обозначается высшая степень напряжения, связанная с приливом крови. Однако вдумаемся, что оно означает в устах Бориса, по повелению которого был зарезан царевич. Коррелирующим выражением к нему служат следующие слова:

Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Все снилося убитое дитя!

Обратим внимание на слова «как молотком стучит в ушах упрек» – некий голос вопрошает, «допрашивает преступного царя». Таким образом, в монологе Бориса речь идет отнюдь не о приливе крови к голове, а о конкретном видении убитого царевича, неотступно преследующем его: «И рад бежать, да некуда» . И тогда возникает вопрос об источнике подобного образа – навязчивого видения убитого отрока, неотступно преследующего убийцу. В связи с этим стоит привлечь еще один агиографический источник – «Синайский патерик», который иначе именуется еще «Луг духовный», завершенный святым Иоанном Мосхом к 622 году. В X веке этот текст был переведен на церковнославянский язык и с XI века бытовал на Руси . Весьма вероятно, что Пушкин знал этот памятник. В нем содержатся очень интересные и нетрадиционные рассказы. Один из них, 166-й рассказ, говорит о разбойнике, который пришел к авве Зосиме со словами: «Сотвори любовь, поелику я виновник многих убийств; сотвори меня монахом, да прочее умолкну от грехов моих». И старец, наставив, облек его в схиму, затем отослал к знаменитому авве Дорофею, где бывший разбойник восемь лет провел в непрестанной молитве и послушании. Через восемь лет он снова пришел к авве Зосиме и попросил: «Сотвори любовь, дай мне мои мирские одежды и возьми монашеские». Опечалился старец и спросил: «Почему, чадо?» И тогда монах сказал: «Вот уже девять лет как, ты знаешь, отче, я пребываю в киновии, постился, и воздерживался, и со всяким молчанием и страхом Божиим жил в послушании, и знаю, что благостью Своею отпустил Бог мне многие злобы мои; только вижу каждый час отрока (или дитя – παιυδιον), говорящего мне: “За что ты меня убил?” Его я вижу во сне, и в церкви, и в трапезной, говорящего мне это. И ни единого часа не дает мне покоя. Посему же, отец, желаю уйти, чтобы умереть за отрока. В безумии я его убил». Взяв одежды и надев, вышел он из лавры и отошел в Диосполь и на следующий день был схвачен и обезглавлен .

Безусловно, параллель не полна: Борис отнюдь не приходит к монашеству; напротив, даже на смертном одре он чуть ли не отмахивается от него, боится его, он всячески оттягивает момент пострига – для него монашество связано со смертью:

А! схима… так! святое постриженье…
Ударил час, в монахи царь идет –
И темный гроб моею будет кельей…
Повремени, владыко патриарх,
Я царь еще…

И конечно, Борис не идет на смерть за убитого царевича, он изо всех сил, до последнего цепляется за власть и жизнь. Однако мы видим сходство в главном – в навязчивом видении, постоянном кошмаре, который не покидает царя Бориса ни на минуту ни во сне ни наяву, как не оставляет разбойника убитый им мальчик, вопрошающий: «За что ты меня убил?». И в том, и в другом случае можно говорить об определенной «объективности» видений; можно с определенной долей осторожности предположить, что видения Бориса показаны не как галлюцинации, плод расстроенного воображения, а некая действительность, которая подтверждается событиями. С другой стороны, разбойник не становится жертвой прелести, иначе его старец просто бы не отпустил идти на смерть. И в том, и в другом случае совесть становится реакцией души на действительное присутствие сверхъестественного начала. Трагическая ирония судьбы состояла в том, что если по линии отца Иоанн Грозный происходил от Дмитрия Донского, то по линии матери, Елены Глинской, от Мамая, и победитель царств татарских устроил в своем отечестве жизнь не лучше татарского ига: «Сверх ига монголов Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя… И если иго Батыево унизило дух россиян, то, без сомнения, не возвысило его и царствование Иоанново» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 9. С. 177–178).

К этому выводу пришли многие русские историки, в том числе и современные, в частности Р.Г. Скрынников: «Террор Грозного был одним из важных факторов, подготовивших почву для Смуты» (Скрынников Р.Г . Царство террора. СПб., 1992. С. 528).

Свое желание уйти с престола и принять монашеский постриг Грозный выражал неоднократно, в частности в послании к Кирилло-Белозерским старцам. В этом же послании присутствуют и покаянные мотивы: «Подобает вам, нашим государям (то есть белозерским отцам. – д. В.В. ), и нас, заблудших, просвещати. А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати? Сам бо всегда в пиянстве, в блуде, в скверне, в убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе». (Послания Иоанна Грозного. М., 1951. С. 162.). Как считает Р.Г. Скрынников, именно этот пассаж дал повод Пушкину к поэтизации образа Грозного «с его душой страдающей и бурной» (см.: Скрынников Р.Г. Царство террора. С. 503).

Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 10. C. 232.

«В лето 7106, генваря 6-го, начал благочестивый царь зело изнемогати и повеле призвати к себе отца своего и богомолца Иева патриарха со освещенным собором. Прежде же пришествия патриархова видит некакова пришедша к нему мужа светла во святителских одеждах, и глаголет благочестивый царь внезапу предстоящим боляром своим, повелевает отступити от одра его, да устроят меcто некоему, патриархом нарицая его и честь достойную ему воздати повелевая. Они же глаголаше ему: “Благочестивый царь и великий князь Феодор Иванович всея Руси, кого, государь, зриши и с кем глаголеши? Аще бо отцу твоему Иеву не пришедши, и кому повелеваеши место устроити?” Он же, отвещав, рече им: “Зрите ли? Одра моего предстоит муж светел во одежде святительстей, и ти ми глаголя с собой повелевает”. Они же чудишася на много. И в девятый час тояже нщи благоверный царь Феодор Иоаннович всея Руси отыде, тогда убо просветишеся лице его, яко солнце» (Полное собрание русских летописей. Т. 14. Ч. 1. СПб., 1910. С. 16–17).

Между царем Феодором и юродивым Николкой Железным колпаком много общего: внешнее безумие и внутренняя мудрость, внешнее бессилие и зависимость и внутренняя сила. В трагедии выстраивается своеобразный треугольник: простец царь Феодор, патриарх Иов – «в делах мирских немудрый судия», юродивый Николка.

Наименование Феодора царем-ангелом является анахронизмом, возможно связанным с тем, что так называли Александра I.

Исторически последние слова имеют весьма отдаленное соответствие словам Бориса во время венчания, обращенным к патриарху: «Отче Иов! Бог свидетель, в моем царстве не будет нищих и бедных». Затем, взявшись за воротник рубашки, Борис прибавил: «И эту последнюю разделю со всеми» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 11. C. 330). Значимо, что Пушкин не использовал эту фразу, несмотря на ее эффектность; для него гораздо важнее другое. Обращение к Феодору Иоанновичу с призывом ниспослать «священное на власть благословенье» соответствует чину венчания на царство – молитве перед возложением венца, в которой к Богу Отцу обращено моление «Низпосли от престола Славы Твоея благословение» (см.: Барсов Е. Древнерусские памятники венчания на царство // Чтения в Императорском обществе истории. 1883; Попов К. Чин священного коронования // Богословский вестник. 1896. Апрель-май).

Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 11. С. 287

См. хотя бы статью А.А. Ахматовой «Пушкин и невское взморье».

Пушкинист С.А. Фомичев считает, что, напротив, эта сентенция является проявлением цинизма Бориса, поскольку при слове «гроб» должен вспоминаться убиенный царевич Димитрий (Фомичев С.А. Драматургия Пушкина // Русская драматургия XVII–XIX вв. М., 1982. С. 273). С уважением относясь к работам исследователя, тем не менее, считаем необходимым указать, что, во-первых, поклонение гробам входило в чин венчания на царство, а, во-вторых, гроб Димитрия находился далеко в Угличе и в видении слепого старца называется «могилкой» в противоположность величественным царским гробам.

Черта историческая: «Умом естественным поняв великую истину, что народное образование есть сила государственная, и видя несомнительное в оном превосходство других европейцев, он звал к себе из Англии, Голландии, Германии не только лекарей, художников, ремесленников, но и людей чиновных в службу» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 11. С. 355).

«В усердной любви к гражданскому образованию Борис превзошел всех древнейших венценосцев России, имев намерение завести школы и даже университеты, чтобы учить россиян языкам европейским и наукам» (Там же). Карта России, начертанная сыном царя Феодором Борисовичем, о которой упоминается в трагедии, была издана в 1614 г. Герардом.

«Имея ум редкий, Борис верил, однако же, искусству гадателей, призвал некоторых из них в тихий час ночи и спрашивал, что ожидает его в будущем» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 10. С. 273).

Макиавелли Н. Государь. СПб., 1993. С. 289.

В черновой редакции трагедии есть еще более ироничный вариант: «Первый: Дай ущипну тебя иль вырву клок из бороды. Второй: Молчи. Не вовремя ты шутишь. Первый . Нет ли луку?» Вновь мы наблюдаем некоторый отход от взгляда Карамзина: «И в то же самое мгновение по данному знаку все бесчисленное множество людей – в кельях, в ограде, вне монастыря – упало на колена с воплем неслыханным: все требовали царя, отца, Бориса! Матери кинули на землю своих грудных младенцев и не слушали их крика. Искренность побеждала притворство; вдохновение действовало и на равнодушных, и на самых лицемеров!» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 10. С. 290–291). Конечно, Пушкин воспользовался этим сюжетом, но в комических целях.

Конечно, и в трагедии «Борис Годунов», и в стихотворении «Андрей Шенье» есть еще один скрытый план – инвективы в адрес Александра I, которого общественное мнение не совсем справедливо обвиняло в участии в цареубийстве.

Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 11. C. 331.

Толкование на 2-е послание к коринфянам. 3: 1 // PG. 61. 441. Толкования Иоанна Златоуста на апостольские послания были переведены на церковнославянский язык, и Пушкин мог их знать, в том числе и это конкретное место.

Слово о статуях // PG. 49. 64C.

Возможно, это аллюзия Пс. 138: 7: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?» Однако есть еще один возможный источник – трагедия В. Шекспира «Ричард III». Ср. слова из монолога Ричарда в акте 5: «Бежать? Но от чего же? От себя?»

См.: Голышенко С., Дубровина В.И. Синайский патерик. М., 1967.

PG. 87. 3033 AC; Синайский патерик. С. 200.